Семен Данилюк - Арбитражный десант

Подлесный требовательно указал на сейф.

- Да ты чего? - Жукович, к недоумению Подлесного, скривился. - Всерьез решил, что мне доверят хранить документы на такую сумму? Он злорадно расхохотался:

- Такую "учредиловку" держит у себя лично президент банка. Это ж золотой фонд. Так что извиняйте!

Не отвечая, Подлесный отобрал у него связку ключей, вывалил из сейфа сваленные папки, перекидал их. Мрачно уставился на веселящегося Жуковича.

- Неделя тебе сроку, - прошипел он. - Через неделю документы и всё, что к ним ещё по юридической части положено, отдашь мне.

- А хуху не хохо? - отреагировал Жукович. - Я не медвежатник. Чужие сейфы вскрывать не умею.

- Твоя проблема. Придумай предлог, чтоб забрать у Кичуя на время. Раз компания на тебе, значит, ты и бумаги должен подписывать. Неделя! Или можешь распрощаться со своим загашником!

Жукович, затравленный, с растрепавшимися волосами, подрагивал от бешенства.

- Ну, - холодно поторопил Подлесный.

- Что ж, вижу, деваться некуда, - процедил Олег, и лицо Подлесного чуть расслабилось: он все-таки опасался взбрыка.

- Загнал в угол, сволота, - Жукович потряс патлами. Внезапно разудало подмигнул мучителю. - Убедил! Пансионатом больше, пансионатом меньше. Завтра же ставлю его на учет и - все дела... С наслаждением вгляделся в потемневшие глаза - А ты чего ждал, паскуда?! Загремел он. - По себе мерил?! Может, я и могу чего зажухать. Как говорится, не без недостатков. Но чтоб предать - это выкуси. Это по твоей части. Так и хозяевам своим донеси - Жукович не предатель!

- А кто ж ты? - процедил Подлесный. - Про "книжное" дело вспомнил? Так и я тебе напомню. Когда тебя тогда подперли, ты тут же, чтоб самому не сесть, дружка своего сдал. Как его, школьника этого звали? Жека, да?

- Не было этого!

- Ой ли? А кто при допросе показал на него как на инициатора самиздата? Кто нам выдал, что ксерокс на его даче?

- Нет в деле такого допроса!

- Правильно, нет, - подтвердил Подлесный. - Потому что я сам его оттуда вытащил. Следователь, что тебя "колонул", мне показал. А я вытащил. Только перед этим мы его как раз Жеке твоему и предъявили. Кто ж думал, что дурачок этот семнадцатилетний после этого возьмет да и сиганет с седьмого этажа. Не перенес, видишь ли, предательства старшего друга. Нежная была душа. Так что и протокольчик не понадобился. Но и не уничтожил! И если упрешься, так предъяву сделать можно. Как думаешь, дружки твои бывшие, да и нынешние отреагируют, узнав, кто ты на самом деле?

Он заглянул в безвольные глаза:

- А то туда же, каждая гниль в порядочные метит...Неделю!

И вышел, не обращая больше внимания на раздавленного Жуковича.

7.

Вторую неделю "Возрождение" работало в экстремальном режиме. Все силы были брошены на подготовку к предстоящему заседанию арбитражного суда, дабы не позволить ввергнуть банк в процедуру банкротства.

Для этого наметили основные направления и распределили ответственных.

Самое трудное - подписание мировых соглашений с крупнейшими кредиторами - взял на себя Рублев. Кроме того, Гуревич приватно пообещал Ивану Васильевичу обеспечить лояльную позицию в суде центробанка.

За завершение процедуры составления реестра вкладчиков и, главное, за составление графика выплат отвечал Дерясин.

Чрезвычайно важно было доказать в суде, что банковского имущества хватит, чтоб рассчитаться по долгам, - без внешнего вмешательства.

Здесь особенно увесистым выглядел банковский холдинг, рыночная стоимость которого, несмотря на бесчисленные распродажи, все еще приближалась к миллиарду долларов. Оставалось форсировать составление реестра дочерних компаний. Но тут внезапно с сердечным приступом свалился Жукович - жена позвонила с дачи. Туда были отправлены несколько сотрудников управления. Правда, к самому Жуковичу жена их не допустила, - передав, что ему очень плохо и врач категорически запретил любые волнения. Зато передала ключ от сейфа и краткие разъяснения, где и что находится.

Ключ этот вместе с поручением закончить работу Жуковича Кичуй передал Денису Лобанову.

Каждый из ключевых менеджеров выкладывался до предела. Понятие "трудовое законодательство" попросту выкинули из лексикона за ненадобностью. Рабочий день плавно перетекал в рабочую ночь, а она в свою очередь - в рабочее утро. По банку ходили, чуть пошатываясь от хронического недосыпания, но с лихорадочным блеском в глазах, взбадриваясь сигаретами и бальзаковскими дозами кофе. Лишь когда веки, будто у вия, становились неподъемными, заваливались на кабинетные диваны и забывались на несколько часов. Но один человек, кажется, не спал вовсе, - Иван Васильевич Рублев. Он успевал повсюду. С утренней банковской планерки, которую проводили отныне в восемь утра, спешил в Думу или правительство, с тем, чтоб прямо оттуда успеть к трапу самолета, улетающего в Сибирь или на Урал, - к очередному кредитору или должнику. И ухитрялся вернуться к следующей планерке, - внешне такой же свежий, энергично-набычившийся, как всегда, в преддверии схватки. При виде не ведающего, казалось, усталости председателя Совета, встряхивался утомленный молодняк. Впрочем, своя тайная, подпитывающая энергией аккумуляторная батарейка была и у Ивана Васильевича.

У него вошло в привычку заканчивать день неспешным телефонным разовором с Мананой Осипян.

Вообще меж ними установились странные, пугающие обоих отношения. По телефону они разговаривали так, как разговаривают любовники и даже скорее пожившие вместе супруги - единомышленники, - то есть шел скользящий, игриво-насмешливый разговор - без запретных тем. Но, когда встречались наедине, обоих охватывал некий столбняк.

Они ехали куда-нибудь на окраину Москвы, в кинотеатр или кафе, и просиживали в полном молчании, едва касаясь друг друга рукой и коленом. После чего возвращались по домам, созванивались и взахлеб хохотали над собственным "пионерским" поведением. Но при этом знали, что при новой встрече все повторится. "Старческая клиника", как сформулировала этот комплекс Манана.

В дни подготовки к арбитражу времени для встреч, естественно, не хватало. Тем важнее для Ивана Васильевича было знать, что к одиннадцати вечера он наберет телефон Осипян, услышит низкий гортанный голос, который тут же потеплеет, и не спеша станет делиться с нею новостями, выслушивать ее иронические замечания и при этом физически ощущать, как с другого конца провода доходит до него ее нежное, сочувственное дыхание.

- С завтрашнего дня, - залихватски объявил в завершение одного из разговоров Рублев, - начинаю массированную конную атаку на кредиторов. Как говорится, - даешь!

Но на "даешь" когда-то брали Каховку. Взять лихим кавалерийским наскоком крупных кредиторов не получилось. Причем на этот раз трудность возникла не с западными банками, которые еще ранее передали в Москву письменное согласие на отсрочку платежей. А вот многие российские компании, скопившие банковские обязательства, на мировое соглашение соглашались неохотно, со скрипом. Причем это были те самые руководители, которые совсем недавно после очередных теледебатов звонили с поздравлениями Рублеву, выражали уверенность в скором возврате банку лицензии и сами предлагали отсрочку. Теперь они соглашались скинуть с долга до пятидесяти процентов, лишь бы получить хоть что-то немедленно. И это означало: вера в способность банка восстановиться вновь сильно поколебалась. О том, что в отношении банка инициировано дело о несостоятельности, стало известно. И кредиторы выбирали, что выгоднее: присоединиться к иску или все-таки уповать, что банк быстрее рассчитается по долгам, оставаясь на плаву.