Эмма Тополь - Катья

– Кто? – не поняла я. – Валери?

– Какая Валери? – удивился Альберт.

– Сестра Стива...

– Да нет, судья О’Брайан! – недовольно зашептал он. – Это ее тактика: помучить полчаса, как будто она освежает в памяти дело. Я настаиваю на том, чтобы дело рассматривали здесь, в Нью-Йорке, а бостонская полиция требует слушания там. Но поскольку...

Он остановился и вопросительно посмотрел на судью, которая вдруг подняла голову и окинула зал взглядом. Не найдя, что искала, она продолжила чтение. Альберт замолчал, решив не дразнить строгую судью, тем более что об этих юридических разборках он мне рассказывал уже не один раз.

Альберт Вайс был очень известный адвокат, он и еще несколько его партнеров возглавляли одну из самых крупных юридических фирм Америки. Его мне нанял Валентин. Сам он за эти три дня ни разу не появился у меня в тюрьме, хотя я ему звонила и умоляла приехать. Вместо этого он нанял лучших адвокатов и пообещал, что даст денег для освобождения до суда под залог, сколько бы это ни стоило.

Шестидесятилетний Альберт Вайс производил впечатление ухоженного, довольного жизнью и собой эстета. А если быть точнее, заработанные выигранными или проигранными, не имело особого значения, процессами гигантские деньги он тратил на себя с толком и вкусом. Ал, как он попросил с самого начала называть себя, был невысокого роста, поджарый, с мягкой улыбкой и темными еврейскими глазами на загорелом лице. Его старомодная галантность поначалу раздражала меня, казалась насмешкой в мерзкой манхэттенской тюрьме предварительного заключения, но потом я поняла, что этот холеный, неторопливый человек находился на таком уровне своей эксклюзивной жизни, что иначе не мог. Его уже давно не волновали мелкие житейские проблемы, он просто о них не знал, или забыл, если и знал раньше.

Ал жил в мире с собой и с окружающими, летал на собственном самолете в Атлантик Сити или Лас-Вегас поиграть с приятелями в казино. Отдыхал где-нибудь на островах в Карибском море с молоденькими женщинами-адвокатами, для которых знакомство с знаменитым Вайсом могло решить их дальнейшую карьеру. Но последнее время он все чаще проводил вечера в огромном доме на Лонг-Айленде со своей супругой, родившей ему троих детей, которых он очень любил.

Я читала о его громких делах по защите кинозвед, знаменитых спортсменов или музыкантов. Благодаря своей славе адвоката, который чаще выигрывает, чем проигрывает, он постоянно был в центре скандалов, о которых писали все газеты и за развитием которых следили ведущие телекамеры страны. Он был умен, осторожен и влиятелен.

Мне повезло, что такой знаменитый адвокат лично занялся моим делом, так мне сказал Валентин, и я должна быть в абсолютном его подчинении. Не знаю, предполагалось ли, что я буду отвечать на томные призывные взгляды, которые он часто бросал на меня, без особого стеснения разглядывая мою грудь, бедра, ноги. Но, честно говоря, меня это мало занимало. Мне было все равно, что со мной будет.

Я чувствовала усталость и полное безразличие к происходящему. Меня обвиняли в заговоре с целью убийства и преднамеренном убийстве Стива Амбросио, и за это мне грозило более 20 лет тюрьмы. В мои возражения, что я его не убивала, никто, кроме моего адвоката, не верил, да и то только потому, что ему платили. Дэвид, насколько я знала, все еще находился в коме, и ждать от него помощи не приходилось, да я и не уверена, что он бы мне ее оказал, если бы пришел в себя. Садиться в тюрьму никому не хочется.

Со мной в камере были еще три женщины, две латиноамериканки и одна черная. Двадцатипятилетняя коротконогая пуэрториканка Мария, с распущенными до плеч редкими крашеными волосами, ждала суда за то, что избила мать, которая, как она рассказывала, запрещала ей встречаться с ухажером.

Другая сокамерница, сорокалетняя Элейн, говорила, что ее арестовали только за то, что она черная, и что она ничего не сделала – к ней на улице подошли полицейские и без обьяснений арестовали. Но судя по манере одеваться и макияжу, Элейн зарабатывала себе на жизнь древнейшей профессией.

Третья, пожилая полная латиноамериканка все время молчала, только жалобно выкатывала большие черные глаза и рукой утирала крупные слезы, скатывающиеся по пухлым щекам. Иногда она громко всхлипывала, вернее, вскрикивала, испуганно смотрела на тяжелую дверь камеры и затихала.

Два с половиной дня и две ночи, проведенные с этими женщинами в камере, подействовали на меня удручающе. Мне не хотелось ни с кем говорить, хотя Мария все время пыталась вызвать меня на разговор, не хотелось дышать, потому что это вызывало боль в груди, и не хотелось жить, так как это казалось бессмысленным. Я сидела на жесткой лавке, прижав к себе согнутые в коленях ноги и упершись подбородком в колени.

Ал появился только один раз, через два дня после ареста. Меня привели к нему в большую светлую комнату, мы поговорили, вернее, говорил только он, я же со всем послушно соглашалась. Затем он о чем-то шептался с охранником, попрощался со мной, потрепав по щеке, и ушел. А через пару часов, а может, и быстрее (в тюрьме я поняла, что время становится длинным и тягучим, и определить, сколько прошло минут или часов, почти невозможно) меня перевели в отдельную камеру, принесли одеяло и горячий чай. И на меня обрушилась тишина. И воспоминания...

Клянусь всем самым дорогим, что осталось в моей жизни, если мое существование еще продлится, я всегда буду благодарна Алу за ту тишину, которая мне была подарена в оставшиеся до предварительных слушаний полтора дня. Я впала в спячку, которая продолжалась буквально до минуты, когда вошел полицейский, бросил пренебрежительно пакет с моими вещами и сказал:

– Вставай! Приведи себя в порядок, через час тебя повезут в суд! – и вышел.

Но за мной пришли, наверное, часа через два, если не позже, и первым, кого я увидела в суде, был Ларри, мой добрый, мой ласковый муж, обиженный мною, брошенный и мечтающий о моей смерти! О чем он думал, когда на меня смотрел? О мести? О том, какое предательство я совершила? Он ведь даже не догадывался о моей любви к его сыну, а если бы узнал, интересно, что бы с ним было? Стало бы ему легче, или он возненавидел бы меня еще больше? Боюсь, что больше уже невозможно...

Я снова повернулась и посмотрела на Ларри. Рядом с ним теперь сидели полицейский и Джонни. Они о чем-то тихо разговаривали. Джонни поймал мой взгляд, улыбнулся мимолетно и слегка кивнул. Я не ответила, а перевела взгляд на Валери. Мне было больно от предательства Джонни, я сожалела, что пустила его так близко в свое сердце.

С Валери до этого я встречалась только один раз, в начале наших отношений со Стивом мы случайно столкнулись с ней в его галерее. Я знала, что она работала закупщиком одежды для сети магазинов «Файлинс Бэйсмент» и часто разъезжала по миру. Интересно, она приехала специально на эти слушания или была в Нью-Йорке по делам?