Эмма Тополь - Катья

Все произошло так, как я и рассчитывала. Он выслушал мои обьяснения, судя по всему, не очень им поверил, но не спорил, а просто сказал: «Дура ты, Катерина! Я думал, что ты умная, а ты, как все бабы – передком думаешь! Могла бы быть осторожнее и заметить, что за тобой следит сын мужа!»

После этого три дня мы спали вместе, разговоров о случившемся он не возобновлял и в постели по-прежнему был дурашлив и нежен. А я так и не могла ему рассказать всю правду.

– Тебе звонят, – в спальню без стука вошел один из «мальчиков» Валентина, белобрысый тощий Серега. В руках он держал телефон. Я удивилась, на часах уже было около десяти вечера.

– Кто это?

– Не знаю, по-английски кто-то...

Я взяла трубку, чувствуя, что у меня дрожит рука.

– Алло!

– Кэтрин? – я сразу узнала ее голос, это была Миа. – Дэвид хочет видеть тебя...

– Он пришел в себя?! – вскрикнула я.

– Да, еще вчера утром... – Она замолчала, затем торопливо продолжила: – Он просит, чтобы ты пришла к нему. Сейчас.

– Когда? – не поверила я.

– Ты можешь прямо сейчас? Я еще здесь, в больнице, и он сказал, что хочет, чтобы ты пришла...

– Как он?

– Очень слаб... Врачи боялись, что чем дольше он без сознания, тем больше шансов, что он проснется овощем, но он все прекрасно соображает. Двигаться пока не может, но все помнит... и меня сразу вспомнил, и... опять сказал, что любит меня. Я ему все рассказала...

– Что рассказала? – задыхаясь от волнения, спросила я.

– Ну про то, что было, – удивилась девчонка. – Что он уже две недели без сознания, что я к нему приходила. И про суд... И он сказал, что хочет тебя видеть! Так ты можешь приехать? Сейчас. Потому что его отец здесь весь день проводит и завтра с утра опять появится. Он хотел, чтобы ты пришла, когда его нет...

– Да, конечно, я немедленно приеду. Только оденусь и поеду!

Я отключила телефон и наткнулась на взгляд так и продолжавшего стоять в спальне Сереги.

– Извини, мне надо переодеться, – сказала я ему. – Валька здесь?

– Нет, сказал, будет после двенадцати, – невозмутимый Серега не двигался с места.

Я набрала номер Валентина. Он ответил не сразу.

– Да?

– Валька, Дэвид пришел в себя! – давая выход возбуждению, закричала я в трубку.

– Я знаю... – глухо сказал он. – А кто тебе сказал?

– Только сейчас позвонила эта китаянка, ну девчонка, с которой он был. А почему ты мне не сказал, что он пришел в себя?

– Занят был. Да и какое это имеет значение? – слегка раздражаясь, ответил он.

– Как какое? Он же может подтвердить, что я не убивала, что это он...

– Катерина, ну почему ты такая наивная? Тебе сколько лет? Подумай, каким надо быть идиотом, чтобы на себя тащить убийство? Где ты таких героев видела? Даже не надейся, что он тебе поможет...

– Валечка, дорогой, прошу тебя, скажи своим... отморозкам, чтобы они меня выпустили, – взмолилась я, решив не обострять сейчас ситуацию. – Я хочу немедленно поехать в больницу!

– Зачем? Катерина... – угрожающе начал он.

– Валечка, но это мой шанс! Он ведь сам хочет со мной встретиться, поэтому девчонка и позвонила. Он сам попросил! А я постараюсь его убедить... Ну пожалуйста! Валечка, хороший мой, поверь, я ничего не буду делать, я только с ним поговорю, я только попробую его убедить... Если я этого не сделаю, всегда буду думать, что упустила...

– Он сам тебя просил прийти? – прервал он мой плач.

– Да, сам, и это хороший знак! Я его знаю, он...

– Подожди, не части! Я наберу Ала, спрошу его, не клади трубку, я тебе сейчас отвечу...

Стало тихо, я закрыла глаза и запретила себе дышать.

Сколько прошло времени, сказать трудно, но наконец трубка ожила:

– Ты, Катерина, всегда была кузнецом своего счастья, и если летишь в яму с говном, тебя никто не сможет остановить. Хорошо, езжай, только сама поменьше говори. Разведай, что он будет говорить, как выкручиваться... Это очень для тебя важно.

– Что Ал сказал?

– Я не смог до него добраться, телефон не отвечает. Дрыхнит, старый пень!

Через сорок минут я уже шла по больничному коридору, не очень разбирая дорогу. Как всегда, магически сработала зеленая бумажка в сто долларов, и строгий запрет не впускать посетителей после восьми часов вечера меня не касался.

Дверь в палату к Дэвиду была приоткрыта, и я тихо вошла. То, что я увидела, вначале несколько озадачило меня. На кровати лежало нечто бесформенное, и вместо лица Дэвида чернела какая-то то ли тряпка, то ли бумага. Рассмотреть было трудно еще и потому, что в палате горел только ночник и свет от него был очень слабый.

При моем появлении черная тряпка слетела, и появились два смущенных лица – Дэвида и Мии. Я поняла, что девчонка забралась к нему в кровать, и они лежали, накрывшись простыней. А черная тряпка вовсе не тряпка, а ее длинные волосы, закрывшие их лица, когда они целовались.

– Katrin, what’s up? – словно ничего особенного не произошло за этот месяц, спросил Дэвид.

Девчонка продолжала нагло лежать с ним на кровати под одной простыней.

Я не знала, что делать. Желание броситься к нему, прижаться, почувствовать жар его тела, напряженного от желания, целовать его губы, ласкать чуть влажную шею, волосы – все это вмиг исчезло. Забылись и все проговоренные по дороге нежные слова, злость смешалась с обидой, захотелось сделать ему больно.

– Как ты себя чувствуешь? – только и смогла спросить я.

Он вытер тыльной стороной руки губы, словно, стирая следы поцелуя. Этот жест мне был так хорошо знаком и раньше, когда он так же делал после наших поцелуев, вызывал во мне умиление своей детскостью. Но сейчас я готова была взорваться.

– Я себя чувствую... странно, – чуть улыбаясь, ответил он. И я поняла, что он все еще смущен. – Вроде хорошо выспался, две недели проспал! Ха-ха-ха! Но двигаться не могу, хочу встать и не могу.

– Ну, если ты можешь целоваться, то наверняка все в порядке! – не выдержала я.

– Извини... Мы не ждали, что ты так быстро приедешь... – Ему было неловко.

– Да, извини нас, мы думали, что ты появишься не раньше чем часа через полтора... – Девчонка откинула простыню и села на кровати. Она была в майке и трусиках, только сейчас я заметила, что ее джинсы и кроссовки валяются на полу. Затем, ничуть меня не стесняясь, она прошлась по комнате, взяла со столика бумажный стаканчик, налила в него из кувшина воды, безмолвно жестом предложила Дэвиду. Он отказался, тогда она выпила сама.

Дэвид жадно следил за каждым ее движением. Было что-то в его взгляде, что расстроило меня еще больше. Восхищение, что ли. На меня он так никогда не смотрел.

Я поняла, что надо взять себя в руки и лучше это сделать в одиночестве. В палате Дэвида была своя ванная комната с туалетом. Торопливо извинившись, я метнулась туда, закрылась и, уже не сдерживаясь, беззвучно заплакала.