Эмма Тополь - Катья

Обида снова захлестнула меня, я не могла говорить от душившей меня злобы. Лицо мальчишки побелело и застыло, он неподвижно смотрел перед собой, сцепив руки на груди, словно опасаясь, что я попытаюсь к нему приблизиться.

– Ты не понимаешь... – тихо и осторожно начал он, не поворачиваясь ко мне. – То, что у нас было... Это было... здорово. Я всегда буду тебя... Буду тебе благодарен... вернее, я всегда буду помнить тебя. И Миа здесь ни при чем. Даже если бы мы с тобой удрали за границу, я бы никогда не простил себе, что сделал отцу. Как тебе это объяснить? Меня бы это всегда мучило, и я... Ты бы страдала, и все равно все бы кончилось. Понимаешь?

Он повернулся ко мне, в его глазах было столько взрослой грусти и опустошенности, что мне стало до слез жаль его.

– Дэвид, мой мальчик, – я осторожно провела пальцами по его щеке, затем склонилась и поцеловала его в шею, затем прикоснулась к его губам. Он ответил на мой поцелуй, но его губы были сухими и вялыми. Я почувствовала, что он нежно провел рукой по моим волосам, по спине.

Он болен, подумала я, после двух недель комы, мальчик очень ослаб, тут уж не до страстных поцелуев. Я нежно касалась губами его щеки, шеи, опускаясь ниже.

Дэвид продолжал лежать не двигаясь. Я не видела его лица, но мне казалось, что ему приятны мои ласки. И вдруг я почувствовала, что он больно схватил меня за волосы и потащил мою голову вверх.

– Если ты не прекратишь, – грубо сказал он, – я позову медсестру!

– Но разве тебе не приятно...

– Нет, мне приятно! И именно это меня не устраивает. Пойми, я больше не хочу... – он замолчал, вероятно, подбирая слова, и отпустил мои волосы. Я упала ему на живот, воспользовалась этим и, обхватив за бедра, стала жадно его целовать через простынь.

– Катрин, ну пожалуйста, прошу тебя, – вдруг по-детски захныкал он. – Прошу тебя, не надо, я не хочу... я не хочу того, что было. Я никому ничего не рассказывал о нас, и никому не собираюсь говорить... Но прошу тебя, перестань! Мы больше никогда не должны этого делать, понимаешь, никогда. Я специально тебя для этого позвал. Я не хочу... Пожалуйста!

Я подняла голову и посмотрела на него. Что это, мне показалось, или в его глазах были слезы?! Бедное дитя, моя страсть оказалась тебе не под силу. Я тебя пугаю, и ты хочешь от меня избавиться, какая уж тут любовь.

Слезы мальчишки вызвали жалость не только к нему, но и к себе, я села на кровати, поправила волосы и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.

– Прости, – сказала я и застыла, не зная, что делать: встать и уйти или все-таки попытаться его переубедить, раньше у меня это хорошо получалось.

Но он отвернулся от меня и закрыл глаза. А я продолжала сидеть рядом с ним, так близко и так далеко, что даже, если протяну руку, все равно не достану до него.

Катя проснулась ночью от резкой боли. Рядом она слышала легкий храп Лизы. Неделю назад подруга придвинула свою кровать поближе к Катиной. Чтобы, как объясняла девушка, когда придет время, быть рядом.

Резкая боль внизу живота заставила непроизвольно вскрикнуть. Кате стало страшно. Неужели пришло время? Последний месяц она старалась об этом не думать, но в ее вздувшемся животе постоянно происходило какое-то движение, которое не давало ей забыть о том, что придет время, и у нее родится ребенок.

Ребенок. Мальчик или девочка. Конечно, девочка.

Катя, думая об этом, почему-то всегда вспоминала большую куклу, которую ей привез из очередной поездки за границу папа. Гигантская кукла, ростом почти с семилетнюю Катю, в ярком воздушном платье испугала ее. Папа сказал, что это Хельга.

Кате все не нравилось в Хельге. У куклы было жесткое раскрашенное лицо со стеклянными закрывающимися глазами, которые, когда были открыты, постоянно следили за Катей, куда бы она ни отходила, холодные сгибающиеся руки и ноги, и прическа, как у противной учительницы Веры Викторовны. Катя боялась учительницу и страшную куклу прятала в шкафу, завалив одеждой.

И теперь, когда она думала о ребенке, который был у нее в животе, Катя вспоминала эту куклу и не любила его. Она ненавидела своего ребенка, как ей думалось, похожего на Хельгу, еще и потому, что из-за него ей пришлось сбежать из дома, от доброй веселой мамы и всегда приятно пахнущего, но строгого папы, и вот уже полгода жить в мерзком Питере, который поначалу показался ей красивым и сказочным, но на самом деле был мрачным и жестоким.

Еще один удар боли согнул Катю. Она снова вскрикнула, но Лиза продолжала похрапывать. Катя, поддерживая живот, села на кровати, затем встала и сделала шаг. Вдруг она почувствовала, что между ног у нее хлынул поток. От испуга Катя громко закричала.

– Лиза! Лиза! Проснись! Кровь! У меня кровь пошла!

Сонная Лиза, не разбираясь, сразу вскочила на ноги.

– Че орешь?! Какая кровь? Где?

Катя, громко всхлипывая, показала на пол. Лиза включила верхний свет и наклонилась над лужей.

– Вода... – протянула она. – Ты че, обоссалась? До толчка не могла дойти? Ну дурында! Мне сейчас ночью только полы мыть!

Катя снова вскрикнула и согнулась от боли.

– Ой, мамочки! – вдруг дошло до Лизы.– Вода! Ой, надо в больницу гнать! Надо звонить Анатолий Федычу, он, когда начнется, просил сразу же сообщить. Держись...

Лиза, набросив пальто прямо на ночную рубашку, выскочила из квартиры.

Анатолий Федорович встретился с ними через день после того, как Лиза узнала, что Москвичка, как она называла Катю, беременна. Он был очень взрослый, Кате даже казался стариком, хотя Лиза сказала, что ему еще и пятидесяти нет. Анатолий Федорович раньше работал в милиции, но пять лет назад открыл пивную на Лиговском проспекте. Вокруг него всегда крутилось много самого разного вида и возраста людей. Никто точно не знал, что Анатолий Федорович, кроме своей маленькой, набитой до отказа посетителями пивнушки делает, но он был очень богат и никого и ничего не боялся. Говорили, что он когда-то, еще в школе, дружил с каким-то мальчишкой, который стал большой шишкой. Перебравшись в Москву, дружок Анатолия Федоровича продолжал ему покровительствовать. Поэтому питерские власти бывшего милиционера, занимавшегося, как подозревали, темными делами, не трогали.

Лизу познакомил с ним Валера, который, когда представлял, сказал: какие бы у тебя, Лизавета, ни были проблемы, иди к Федычу, он поможет. И Лиза вспомнила о нем, когда узнала, что Москвичка «влетела».

Во время первой встречи, как казалось Кате, Анатолий Федорович смотрел на нее строго и осуждающе. У него были усы, которые он подергивал, когда разговаривал. Бывший милиционер подробно расспрашивал, от кого Катя забеременела, кто ее родители, где она жила.

Катя никогда никому не говорила правды о своем прошлом, даже Лизе, и с Анатолием Федоровичем решила не изменять своему правилу. Она сказала, что забеременела от мужчины, имени которого не знает, потому что была изнасилована в парке. О родителях Катя тоже соврала, сказав, что они уехали куда-то за границу, навсегда, ее оставили с бабушкой, которая умерла. И Катя решила прокатиться в Питер, где встретила Лизу, ну и захотела здесь остаться. С родителями или с другими родственниками связи нет и не было. А что с ребенком делать, не знает.