Дарья Симонова - Пинг-понг жив

Наверное, все началось с них. Интересно, кто сильнее верит в жизнь вечную - мужчина или женщина? Тут статистика бессильна, нужен бог из индусов, Шива или Вишну, - запамятовала, кто из них побывал в обеих шкурах и поведал миру, что женщине приятней... Надо было его опросить шире, не только про наслаждение, а про все вообще. С другой стороны, мне думается, что он не вышел за пестрый национальный колорит и оказался не по-божески однобок даже в одном пункте: это у них там в Индии вся камасутра про то, как семя задержать да женщине получше сделать, а иные народности такого феминизма и не нюхали. Но Шива, конечно, в том не виноват. Так вот, на грани 20-летия Марсик объявил мне, что жизнь одна, и дело одно и женщина одна, и она должна родить ему детей, - таков закон единственный и, мол, если я хочу возразить, тогда пусть приведу варианты. Без вариантов!

...мне вдруг пришло в голову: хороший псевдоним - Гомо Сапиенс. Или Гетеро Сапиенс. Для противной девушки из скользкого журнала. Противной, но умной. Марсик как раз с такими заводил "варианты".

Но тогда разговор шел по гамбургским счетам, мы должны были поделить небо или оставить его единым. Вообще это был грустный разговор. На крыше. Под нежным дождем, в четыре, в пять утра, на доме, где с такого-то по такой-то обреталась детская писательница сказок о кучерявых террористах Ульяновых. А пусть бы и Антонио Гауди, что несомненно дало бы дому сто пудов вперед, но не склалось у гения, у него и так жизнь буграми, куда б его еще к нам занесло, каталонцы не любят перемен... Я думала, что та шумная незнакомая шобла вернется быстро, но они наверное купили и пили втихаря на улице или заплутали, или зашли к кому. Марсика это на удивление не обидело (когда привыкнешь, и впрямь не обижает). Он титанически выдыхал дым вверх, словно от него зависело, сколько ажурных облачков проплывет сегодня над городом. У него в запасе был очень приятный напиток промежуточной крепости. Очень приятный, но мало. И я сердилась немного на улизнувших за алкоголем, а тут еще Марс завел про "единобрачие" или однолюбство и наливал по наперстку, себе побольше. Ну и шут бы с ним, только такой вкуснотой можно было и погуще донышко мазать. И, помилуйте, к чему утыкаться в непреложные законы? Что же это за жизнь с одной любовью! Мне было не по себе это слушать, особенно от Марсика, который обычно сам блестит и переливается от излишеств, а в середине лета решил побаловаться аскезой, и выводит философские паузы. Я ему ответила, мол, не берусь тебе ни перечить ни поддакивать, но, во-первых, это у тебя новая любовь что ли случилась? Он не ответил. А во-вторых, я, например, про себя определенно знаю, что у меня не случится старческих прогулок в парке рука об руку до гробовой доски, что перед лицом вечности я не буду, теребя флер д`оранж, бормотать про горе и радость "пока смерть не разлучит нас", и что никакой моей половинки в природе не существует, а только четвертые, пятые, шестые и т.д. доли, все из которых я хочу отведать, потому что на то я и не Изольда, и не Сольвейг и не Пенелопа, чтобы и рыбку съесть и не подавиться... может, поедем продолжать?

Хотя продолжать нечего, нет ни хмеля, ни дня, ни ночи, неразмеченное время... едем из оцепенения?! Ну хотя бы дойдем пешком до аттракционов как раз к открытию, рожи покорчим в зеркальной комнате, уснем на Чертовом колесе и, вздрогнув, не упадем... а то грустно с тобой здесь, намекаю я Марсику. Всего-всего должно быть побольше, а не по одному, много-много шкур на себя примерить, притереться к ним и выскользнуть, и дальше, - я и лошадь, я и бык, и Ло, и Гумберт-Гумберт, и просто Гумберт, на худой конец. Да не ты ли меня тому учил, зануда! Марс в позе химеры думал свою думу дальше, решив доконать меня ею окончательно. Но сна как на грех ни в одном глазу, хотелось движения, что нам, в конце концов, с утра к станку, что ли?! Нам никогда никуда с утра! Похоже, потому Марсик и затосковал на той крыше в незадавшуюся тихую ночь, у него свербило иногда - хотелось, чтобы хоть и не солдат, а спишь - служба идет, и в списки занесен, чтоб при Втором потопе тебя не забыли погрузить в киберковчег. Одним словом, Марс мечтал быть сказочным клерком в золотых часах, которому не на работу (видимо, потому что волшебником работает, не отходя от кровати...) Острая марсова прихоть обычно начиналась после недельной пирушки, длилась час или от силы сутки, и возможно, сопровождалось утопической пасторалью о единственной на все времена подруге жизни - однако пасторалью молчаливой, теперь же Марсик проповедовал вслух, с неспешностью индейца, который за вечерней трубкой обдумывает пытку для свежепойманных бледнолицых.

А погода устроилась целительная, как апельсин с похмелья. Помню, что колокола начали звонить рано. Удивительно: стоит случиться судьбоносному моменту, так после узнаю, что тот день пришелся на христианский праздник. Я, кстати, к вере с большим почтением, когда мимо церкви иду, обязательно побирушек порадую и странников в лохмотьях, - мне их особенно в жару жалко: сидят у ограды в тряпье душном, преют, о прохладительном и речи нет. Что за жизнь!

А у Марсика тогда любовь не появилась, а заканчивалась. И какая любовь, - все прежняя мамина подруга. Приехала к нему на поезде, привезла гостинцев от родни, осталась на пару дней. Она и раньше так делала, и тогда Марсик предоставлял своим пассиям внеочередной отпуск, иногда даже оплачиваемый, и все это он делал, если верить его клятвам на "байбл", ворованной из отеля фиолетововолосым европейским приятелем, чтобы разобраться в покое со старой кралей. То есть якобы ни-ни, не подумайте чего кровосмесительного, он даже разговаривая с ней при свидетелях, садился нарочито поодаль и называл ее с фамильярным почитанием по имени-отчеству. Звали ее Эля. Она казалась женщиной чопорной - до третьей рюмки, потом резко переходила в цыганское веселье, потом столь же внезапно замирала и ее обнаруживали уже мертвецки спящей. У нее были редкие короткие волосы, но когда она красила глаза, то получалась Одри Хепберн, как если бы та заслуженно трудилась на камвольном комбинате, много пила и вообще, если б она поистерлась. Но, согласитесь, породу-то не пропьешь!

Она рано стала бабушкой. Все, больше ничего про нее не знаю, но ясно одно: у нее сто лет не было мужчины и как честный человек Марсик в общем-то был ей обязан, и его такие обязательства даже забавляли. В общем, грех он большой сделал, слишком много с ней смеялся, а это уже был не ее коленкор, она конечно пьянствовала с нами, вжавшись "под камелек", но наутро ей нужна была достойная старость в виде запеченной свинной ноги и разучивания азбуки с внуками. Но те ее даже не видели никогда, они родились уже в Америке, и бабуля нежилась в дилемме ехать или остаться. Может, Марсик врал, но она звала его с собой. Якобы. Вот был бы цирк! Бабка с молодым проходимцем внагрузку. Вероятность номер два: а что если б он поехал, так может все бы и обошлось?! Но, разумеется, эмиграция - лучшее яблоко раздора. Марсик на коне: его зовут с собой, но он не в силах оставить родину, где найти предлог для расставания достойнее. Подруга привязывается сильнее: за океаном ей явно не маячат бодрые друзья с огоньком - как здесь, как мы! Марсику там вообще ничего не маячит, дочь Эли вышла замуж лет в шестнадцать за техаского животновода (на каком перекрестке его склеила?!) Хотя она с младых ногтей танцевала в мюзик-холле... Эля оглянуться не успела, как стала заочной грейт-мазер. Но тут еще одна тонкость - дочь лет пять ей не звонила. Одним словом, чем дотошней углубляешься в чужие подробности, тем ближе конец света, что, впрочем, не опасная иллюзия. И Марсик вместо великого плача по любимой старушке устраивает ей великий аттракцион - чтоб она запомнила его на всю Америку, ведь ей теперь до конца дней своих с внуками вошкаться, надо же развлечься напоследок.