Дарья Симонова - Пинг-понг жив

Надменная и простодушная одновременно, она если приезжала, только и ворчала, дескать, вот выпить, да еще напиток хороший, вкусный, веселый - милое дело, а вот наркотики - не по-нашему, не по-русски. Даже марихуана не идет нам, нужно нутро иное иметь, нам алкоголь больше по профилю, не говоря уже, что наркота - дрянь редкостная, и жизнь коту по хвост из-за нее. Марс ее подначивал, дескать, тебе-то, старая, можно, ты бы не подсела, зато краски новые увидела бы (Эля работала бутафором в театре, энтузиастка этого дела была, все кукол на досуге разрисовывала...) И Элю однажды тоска очередная забрала, она давай к Марсу в "командировку" и "гостинцев передать", а зазнобыш ее тут и подогрел. Он сказал: только я понимаю, что тебе надо, без меня ты такого не найдешь, такого самого оно "смешать, но не взбалтывать"! "Без меня не найдешь... только я...только тебе"... не надо забывать - барышне пятый десяток, она восприимчива к нежному подходу до судорог миокарда, она поверила. Марсик ее угостил, после чего Эля не попала в Америку, не увидала внуков, не простила свою блудную кровиночку, - Эля умерла. Приступ. Потом я не видела Марсика два года. Никто его не видел. Говорят, на похороны приехала элькина дочка красоты неописуемой и завела с Марсом шашни. Это все, что мне известно из недостоверных источников... Грех первый. Мне всегда хотелось порасспросить об этом, но сведения витали противоречивые, а ведь я не исповедник, чтобы Марсик мне сам все начистоту. Я его только спросила, где Элю похоронили, он ответил, что не здесь, больше ничего. Марсик взялся чаще ездить на родину, стал как будто серьезней и злее, в гости не звал, то есть приглашал заходить как-нибудь, а это, кто ж не знает, равносильно "пошел вон". Без Эли мир нахохлился, волшебная избушка на курьих ножках встала к нам еще не задом, но уже вполоборота. Без Марсика мне непривычно, он нужен был хотя бы для опровержения. Ход событий веками укладывается в одно и то же русло под названием "тезис-антитезис-синтез", его еще никто не отменял. Согласно чему вначале Марсик научил меня пить, курить и, простите, все остальное, потом как порядочная девушка я должна была ему заехать в рожу, воспротивившись, его картине мира, а в зрелости самое то подружиться на равных, как двум престарелым куртизанкам, наставив ретуширующих "цветуечков" на свои и чужие слабости. Не случись с Элей несчастья, мы благополучно бы позубоскалили в стадии антитезиса и взгромоздились бы со временем на третью ступеньку, но теперь никак.

А Марсик предпочел предложить мне готовую версию: "Ты точишь на меня зуб - я убийца, не думаю, что этим ты отличаешься от прочих". Я выудила у него еле слышную, как шумы в сердце, вопросительную интонацию и мне полегчало, потому что о "прочих" - это была уязвленная клевета. Его никто не бросил любить, просто притушили гимны, затихли, поставили гриф временного отсутствия и ожидания, когда пройдет срок давности. Не 25 лет, конечно, мы легковесней закона раз в дцать. Это я продержалась два года, и то потому что сочла неприличным скорбеть меньше: Эля в один из нежданных карнавалов одарила меня початыми духами в коробочке "с чужого плеча". На ней лаконично зиял харизматический лейбл, но Эля меня утешила, развенчав мнимый авторитет. "Все "Шанели" пахнут немолодой потной женщиной..." А те, что были внутри, неродные, - они пахли учительницей французского. Тоже, между прочим, женщиной не первой молодости. Но, несомненно, не потной. Она - добрая память и вифлеемская звездочка среди провинциального фарисейства. Может, только казалось, что случай подбросил мне кусочек моего горбатого счастливого малолетства, может, все дело в одном всего лишь заковыристом парфюмерном ингредиенте вроде "иланг-иланг", что язык и склонять не рискнет. Так или иначе Эля угадала, а это дорогого стоит. И много вод тех пор утекло и натекло под крыши и в подпол, двери наши теперь набухли и открываются с усилием и стоном, наши руки пахнут не ладаном, а утекшей водой, прилипшими к ладошке мокрыми "In God we trust"... элины духи закончились, я искала их всюду - никто никогда не видел и не знал таких, они существовали в трансцедентально единственном экземпляре. До свидания, Эля.

Но когда мы сидели на крыше, она была еще жива, Марс просто ее обидел. Я думала - ерунда какая, чужие примирения всегда кажутся неизбежными, а вот свои - отнюдь. Я так и вовсе падка на соседский каравай: зайду к кому на вечерок и жуть до чего хочу остаться. Насовсем. Потом в метро несу глаза свои осторожно, чтоб слезы не расплескать, - а дорога дли-и-нная, муторная вечно, город - мутант кунсткамерный с башкой словно нарост на планете; мне кажется, Москва шарообразна тоже, и если глянуть из космоса - заметишь на месте ее круглую бородавку. И едешь, едешь, а хочется повернуться вспять, и вынырнуть из-под земли в точке входа, и бежать, задыхаясь, обратно по снегам восемь троллейбусных остановок, вернуться - и чтоб тебе обрадовались снова, и сказали, ну об чем спич, живи у нас всегда, мы тебе устроим кроватку в кладовке, и к делу приспособим, и тут же мы с радости шампанское выпили бы и музыку бы завели счастливую, скажем, Глорию Гейнор, песню про то что я, мол, выживу везде, в смысле не я, а она. Я-то не знаю, выживу ли я везде, но песню люблю, и весь народ ее любил, и в восьмидесятом, когда олимпиада была, бодрую Глорию-негритянку в ослепительных песцах по телеку в "Утренней почте" крутили, и это был для нас всех первый видеоклип. А мы и не знали... Вот она, мечта моя теплая.

Эля сказала однажды, что это у меня ненасыщенный семейный инстинкт, и после того, как дети родятся, должно пройти. Не факт! Я думаю, это совсем другой инстинкт, хороводно-племенной (не путать со стадным). Сесть у огня, преломить хлеба с мамонтиной ногой и прочий провиант, все пустить по кругу, затянуть песню, закурить трубку, замутить легенду вроде той, что про короля Артура и про рыцарей - попрошу заметить! - Круглого стола. А чем мы хуже Артура - нам тоже каждому подавай рыцарей, апостолов, учеников, учителей, предшествеников, последователей и стол, бог с ним, можно и квадратный, но сядем-то вокруг - и понеслась! Кстати, Марсик утверждал, что психоанализ как наполеоновская армия - изможденный, покинет в конце концов эти края, изранившись об еще один инстинкт - национальный. Мы, дескать, боимся потерять "на кушетке" душу, из которой, как из сельди, вынут хребет до единой косточки и разполосуют на одинаковые дольки, и потому ни один из нас не скажет честно, сколько раз в неделю он имеет коитус, потому что это таинство и подлежит умолчанию. Тогда-то я и узнала задним числом, что такое "коитус" и что понимается под кушеткой. Марсик навис интеллектуальным превосходством - он это любил, особенно с тех пор, как я поступила в университет, а он - нет. Все стимул Михайло Ломоносова изображал - догнать и перегнать... На самом деле, я думаю, что всякие разные афористичные красивости - это Марсик не сам придумывал, это ветерок с бережка Эльвиры Федоровны. И даже про то, что все ангелы - евреи. Последнее в элиных устах звучало с мечтательностью героинь русской драмы: вот, дескать, интересно, имеют ли посланники божьи национальность.... А Марс ей в ответ: нет, душенька, не имеют, - в том смысле, что она у них одна на всех. А то как иначе: мог ли еврей не еврея изобрести, помнишь ли, кто "байбл" сочинил?!