Вадим Чирков - Парящие над океаном

— Ибо Я, — продолжал, верно, этот бог, — Я есть Круг, который возникает, ширится и исчезает без следа, и снова возникает на поверхности воды, будя воображение, надежду и веру, чтобы, как они, истаять, и снова появиться, чтобы пропасть, и опять возникнуть…

— А теперь, — так заканчивал, предположительно, этот удивительный бог, — насади креветку на крючок, забрось удочку и отгони всякие побочные мысли, дабы не мешали они твоему возвышенному смотрению на круги, что расходятся от японской месины…

Вот наконец некая излучина, отороченная глиняным обрывчиком, песок вперемешку с мелкими ребристыми камнями, та же тонюсенькая волна прибоя. Мы сбрасываем с плеч рюкзаки, вытаскиваем резиновые шлюпки. Раскладываем их на берегу, крепим шланг насоса, поочередно накачиваем…

Первым отправляется в плавание дядя Миша — он знает места клева. Шлюпка — этакий расстегай с начинкой из еле видного в нем человека — вертится на воде, весельца с трудом придают ей направление, к тому же дядя Миша спешит, ему не терпится начать рыбалку. Я следую за ним еще неувереннее, моя шлюпка рыскает, как слепая, а то даже пускается вальсировать.

Флагман, покрутившись, останавливается; забрасывается кадола. Дядя Миша разматывает удочку, вижу, насаживает на крючок первого рачка, оторвав предварительно длинноусую жесткую голову и оставив мягкое вкусное тельце креветки. И — донка уходит вниз!

Я повторяю все его движения; моя удочка скользит с указательного пальца в воду до тех пор, пока я не чувствую удара грузила о дно. Я обматываю месину вокруг пальца и чуть натягиваю ее. Теперь месина — струна, она передаст мне любое к ней прикосновение. Да вот же оно! Первый дёрг — и я ответно дергаю удочку вверх. И чую — бычок на крючке. Я начинаю вытаскивать донку, ощущая дополнительную — живую — тяжесть рыбы, рвущейся с крючка; капли воды стекают по месине вниз…

— Привет, красавчик! — говорю я верткому темному бычку, показавшемуся из воды, и хватаю его левой рукой. — Сколько там, внизу, ваших собралось?

И бросаю взгляд в сторону дяди Миши. Он ловит двумя донками и еле успевает вытаскивать рыбу; бычки ранним утром голодны, креветочье мясо для них лакомство, и вот они, как на конвейере, следуют к поверхности воды.

Тяжелое тусклое зеркало Хаджибеевского лимана чуть покачивается, колыша шлюпку, днище ее даже приплескивает время от времени.

Солнце уже поднялось, утро стало обыкновенным — таким, каким знают его все, выходящие на работу в девятом часу, а то терпкое утро, что увидели и ощутили мы (а я еще и унюхал), — оно только для рыбаков…

Дёрг — снизу, дерг — наверх! И…

…Двор на улице лейтенанта Шмидта мы пересекаем перегретые солнцем, нагруженные: дядя Миша наловил две корзины бычков (обе несет сам), я — одну, но тоже полную. Плюс резиновые шлюпки и прочее. Нас встречает ворчание тети Марии. Оно бесконечно и сводится к тому, что муж "целый день прохлаждался на своей рыбалке, а теперь вот ей после целого дня работы предстоит еще и чистить рыбу, которой этот жадный старик наловил так много, что невозможно поднять, а нее болят и спина, и ноги, и руки, что у всех мужья как мужья, а у нее…" и так далее.

Мы разгружаемся, снова надуваем и ставим для просушки у стены две резиновые шлюпки, вытаскиваем из кухни табуретки и садимся под окном. Из окна льется на наши головы ворчание тети Марии, которая уже чистит рыбу, чтобы подать нам ее, золотистую от муки и постного масла, на большой сковороде.

— Она не понимает, — бормочет про себя, а может, и чуточку для меня дядя Миша, — бог создал человека для рыбалки; для рыбалки — а не для того, чтобы он развешивал белье…

Белье на уровне второго этажа давно сняли; из кухонного окна Топоровских истекает дух жареных бычков и свеженарезанного салата из огурцов и помидоров. Сейчас нас позовут к столу, мы сядем за него втроем, дядя Миша разольет холодную водку, и я знаю, за что мы с ним выпьем, не говоря об этом вслух.

Воскресный улов дяди Миши обеспечит недельное пропитание семьи: икра, заливное, уха, жареные бычки — самое "прикольное" одесское блюдо, рыбные котлеты; крупных же бычков ("локоть", "кнут") тетя Мария продаст соседям или вынесет на Привоз…

2000–2004, Нью Йорк

Смеяться здорово

На Слободке в Одессе находится психиатрическая больница.

Суржик — человек "смешанных" кровей.

Ширяться — колоться наркотиком.

Шабить — курить "травку".

Продажа — раскланивание циркового артиста после окончания номера.

Бублик — сшитый в форме бублика матерчатый, туго набитый ватой "буфер" на голове "нижнего" акробата.

Лонж — страховочный и тренировочный пояс у гимнастов и циркачей.

Планакеш — курильщик анаши, планчика.

Баш — одноразовая порция анаши, скатанной в шарик.

Дурь — анаша. На Мясоедовской была "хата", "хаза", где можно было получить любой наркотик или ширануться.

Ларри Кинг — известный ведущий политического канала в Америке; имидж: клетчатая домашняя рубашка и подтяжки, задает каверзные вопросы.

Неприятность (идиш).