Зэди Смит - О красоте

- Честное слово, Карлин, в другое время с радостью, но сейчас не та погода, да и поздновато выезжать в Ам- херст. Давайте запланируем поездку на следующую неделю, как следует подготовимся и…

Карлин Кипе отпустила руку Кики и вновь повернулась к упаковщице. На ее лице отразилась досада. Вскоре они покинули магазин. Карлин осталась под козырьком, а Кики вышла в морось ловить машину.

- Вы были очень добры и предупредительны, - официальным тоном сказала Карлин, когда Кики открыла перед ней дверцу. Как будто они уже расстаются. Обратно ехали в напряженном молчании.

- Когда возвращается ваша семья? - спросила Кики и повторила свой вопрос, так как Карлин - нарочно ли, нет ли - его не услышала.

- Все зависит от того, как быстро Монти уладит дела, - важно ответила Карлин. - Он давно сотрудничает с этой церковью и не уедет, пока они его не отпустят. У него очень развито чувство долга.

Теперь Кики почувствовала досаду.

Они попрощались у дома Карлин, дальше Кики пошла пешком. Пробираясь через слякоть, она с растущей горечью чувствовала, что совершила ошибку. Как она могла ответить на страстный порыв Карлин глупыми, пошлыми сетованиями на погоду и неурочность? Это было что-то вроде испытания, и она его не прошла. Такое предложение Говард и дети сочли бы нелепым, сентиментальным и непрактичным - она должна была его принять! Весь день Кики сварливо дулась, цеплялась к домашним и равнодушно отнеслась к столу мира (далеко не первому в последние недели), накрытому для нее Говардом. После обеда она надела шляпу и перчатки и вернулась на Редвуд Авеню. Дверь открыла Клотильда и сказала, что миссис Кипе только что уехала в Амхерст и будет самое раннее завтра.

Чуть ли не в панике Кики бросилась на автобусную остановку, затем плюнула на автобус, вышла на перекресток и поймала такси. На станции она увидела Карлин - та готовилась сесть в поезд и покупала горячий шоколад.

- Кики!

- Я поеду… с радостью… если вы меня еще приглашаете.

Карлин провела рукой в перчатке по горячей щеке подруги - так, что к горлу Кики внезапно подступили слезы.

- Мы там заночуем. Поедим в городе и весь день проведем в доме. А вы забавная. Вот так приключение!

Они шли по платформе под руку, и вдруг кто-то несколько раз окликнул Карлин:

- Мам, эй, мам!

- Ви! Майкл! Как это вы… Привет, родные! Монти!

- Ради всего святого, Карлин, что ты тут делаешь? Ну иди же сюда, глупый мой одуванчик, я тебя поцелую. Стало быть, тебе лучше? - В ответ Карлин кивнула, как счастливое дитя. - Здравствуйте, - сказал Монти, обращаясь к Кики и хмурясь. Он торопливо пожал ей руку и вновь повернулся к жене. - Ну и натерпелись же мы в Нью-Йорке - в этой церкви заправляет невежда. Или невежда, или преступник. В общем, мы не стали рассиживаться и с радостью вернулись домой. О венчании там Майкла даже речи быть не может. Это совершенно исключено. Но что же ты тут…

- Я собиралась поехать в дом Элеоноры, - сияя, сказала Карлин, которую со всех сторон обнимали дети. Дочь, Виктория, смерила Кики ревнивым взглядом. Другая девушка, просто одетая, с жемчужным ожерельем на голубой водолазке, держала щуплую руку Майкла. Его невеста, решила Кики.

- Кики, нашу поездку, видимо, придется отложить.

- Этот человек заявил, что ничего - ничего! - не знает о четырех наших письмах, касающихся школы в Тринидаде. Он просто умыл руки! И даже не поставил нас в известность!

- И счета у него подозрительные. Я их просмотрел. Дело там явно нечисто, - добавил Майкл.

Кики улыбнулась.

- Ну конечно. Матч переносится из-за дождя.

- Вас подвезти? - угрюмо спросил у Кики Монти, когда Кипсы повернулись уходить.

- Нет, спасибо. Вас и так четверо, как раз на одну машину.

Смеясь и переговариваясь, счастливое семейство поспешило прочь, поезд на Амхерст отошел от платформы, и Кики осталась стоять с горячим шоколадом в руке.

Широко раскинулся парк в Северном Лондоне: дубы, ивы, каштаны, тисы, платаны, буки, березы; он покрывает склоны высочайшего городского холма и простирается вдаль; он посажен столь удачно, что кажется созданным природой; с лесом его не спутаешь, но и на сад он похож не больше Йеллоустоуна[[70]]; для каждой вспышки света у него готов неповторимый оттенок зелени; осенью он окрашен в багрянец и янтарь, а в весеннюю капель наряжается желтой канарейкой; щекочущий вейник укрывает несовершеннолетних любовников и любителей косячков, за мощными дубами целуются отважные мужчины, на скошенных лугах играют в мяч, над холмами парят воздушные змеи, пруды оккупированы хиппи, студеные открытые бассейны - крепкотелы- ми старичками, чахлые ламы - чахлыми детьми, а для туристов имеется загородная резиденция[[71]] с таким белоснежным фасадом, что хоть сейчас крупным планом в голливудский фильм; в ней есть кафе, однако, здешнюю стряпню лучше поглощать, сидя босиком, на травке, под магнолией, осыпающей вас чашевидными белыми цветками с розоватыми кончиками. Хэмпстед-Хит![[72]] Гордость J1 ондона! Здесь бродил Ките и трахался Джарман[[73]] *, здесь Оруэлл укреплял ослабленные легкие, а Констебл[[74]] неизменно находил что-нибудь священное.

Сейчас конец декабря; местность по-зимнему аскетична. Бесцветное небо. Черные, абсолютно голые деревья. Седая трава хрустит под ногами, и лишь изредка радует глаз алая вспышка - ягоды остролиста. Подле всего этого великолепия стоит высокий узкий дом, в котором Белси проводят рождественские каникулы у старинных университетских друзей Говарда - Рейчел и Адама Миллеров, женатых даже дольше, чем сами Бел- си. Детей у Миллеров нет, и Рождество они не отмечают. Белси обожают к ним приезжать. Не столько из-за дома, в котором хаотично сосуществуют кошки, собаки, неоконченные холсты, банки с непонятной едой, пыльные африканские маски, двенадцать тысяч книг, груды безделушек и угрожающая концентрация побрякушек, - а из-за пустоши! Вид из любого окна манит выйти на воздух и наслаждаться. И, несмотря на холод, гости повинуются. Половину времени они проводят в ежевичном садике Миллеров, который, впрочем, реабилитирует свои скромные размеры соседством с Хэмпстедскими прудами. Говард с детьми и Рэйчел с Адамом были в саду - ребятня «пекла блинчики», взрослые наблюдали, как на высоком дереве вьют гнездо две сороки; вдруг окно с тремя раздвижными переплетами разъехалось и, прижимая руку ко рту, из дома выбежала Кики.

- Умерла!

Говард поглядел на жену, но не слишком встревожился. Все по-настоящему дорогие ему люди были сейчас здесь, в этом саду. Кики подошла вплотную и хрипло повторила свою весть.