Зэди Смит - О красоте

- Да кто умер-то?

- Карлин! Карлин Кипе. Мне позвонил ее сын, Майкл.

- Но как они узнали этот номер телефона? - растерялся Говард.

- Не знаю… Наверное, позвонили мне на работу. В голове не укладывается. Мы виделись с ней всего две недели назад! Ее похоронят здесь, в Лондоне. На кладбище Кенсал-грин. Похороны в пятницу.

Говард нахмурился.

- Похороны? Но… Мы, разумеется, не пойдем.

- НЕТ, мы пойдем! - выкрикнула Кики и зарыдала, переполошив подбегающих детей. Говард обнял ее.

- Хорошо-хорошо, мы пойдем. Прости, дорогая. Не знал, что ты… - Говард не договорил и поцеловал

жену в висок. Давно он не ощущал ее так близко.

* * *

Всего в миле от них, в усыпанном опавшей листвой Куинз-парке, совершались скорбные процедуры, всегда сопровождающие смерть. За час до того, как Майкл позвонил Кики, членов семьи Кипсов - Викторию, Майкла и его невесту Амелию - попросили пройти в кабинет Монти. Тон приглашения сулил новые дурные вести. Неделю назад в Амхерсте была установлена причина смерти Карлин Кипе: скоротечный рак, о котором она ни словом не обмолвилась родным. В ее чемоданах обнаружились болеутоляющие, доступные только по рецепту. Кто их выписывал, Кипсы пока не установили; Майкл почти беспрерывно названивал докторам и кричал на них в трубку. Это было проще, чем ломать голову над тем, почему мать, зная наверное, что умирает, сочла нужным утаить это от искренне любящих ее людей. В волнении молодые люди вошли в кабинет Монти с растрескавшейся эдвардианской мебелью и сели. Шторы были задернуты. Комната освещалась лишь поленцем, которое горело в камине, облицованном изразцами с растительным орнаментом. Монти выглядел усталым. Мопсьи глазки его покраснели, грязный жилет болтался незастегнутым.

- Прочти, - Монти протянул сыну маленький конверт. Майкл взял его в руки.

- Единственное, что мы можем предположить, - сказал Монти, когда Майкл достал сложенный блокнотный листок, - что болезнь вашей матери некоторым образом отразилась на ее рассудке. Это послание лежало на ее прикроватном столике. Что скажешь?

Вытянув шею, Амелия прочла записку через плечо жениха и охнула.

- Во-первых, это вряд ли имеет юридическую силу, - сразу же сказал Майкл.

- Написано карандашом! - выпалила Амелия.

- Насчет юридической силы понятно, - сказал Монти, пощипывая себя за кончик носа. - Дело отнюдь не в этом. Что означает данная записка?

- Она не могла такого написать, - твердо произнес Майкл. - Разве это ее почерк? По-моему, нет.

- Да что в ней? - спросила Виктория и снова заплакала, как почти ежечасно делала последние четыре дня.

- Тому, кто найдет эту записку, - стала читать

Амелия, по-детски вытаращив глаза и снизив голос до «страшного» шепота. - После моей смерти завещаю картину Гектора Ип… Ип… - что за имя, язык сломаешь! - портрет госпожи Эр… Эрзу…

- Да знаем мы эту чертову картину! - оборвал ее Майкл. И прибавил: - Прости, пап.

- …миссис Кики Белси! - объявила Амелия с такой торжественностью, словно это были самые значимые в ее жизни слова. - И подпись: миссис Кипе!

- Это не мама писала, - повторил Майкл. - Однозначно. Она бы никогда так не поступила. Увольте. Однозначно. Вероятно, эта женщина имела на маму некоторое влияние, о чем мы не знали… И, видимо, давно положила глаз на картину, когда бывала у нас. Нет уж, простите, но это никуда не годится, - подытожил он, хотя его аргументация так и протопталась на месте.

- Эта женщина дьявол, она околдовала миссис Кипе! - взвизгнула Амелия, чье наивное воображение было засорено самыми цветистыми библейскими эпизодами.

- Помолчи, Амми, - процедил Майкл. Он изучал пустой оборот листка, словно там мог оказаться ключ к разгадке.

- Это семейные дела, Амелия, - строго сказал Монти. - А ты еще не стала членом нашей семьи. Будь добра держать свои соображения при себе.

Амелия потупилась и принялась теребить крестик на шее. Вскочив с кресла, Виктория выхватила листок у брата.

- Это мамин почерк. Стопроцентно.

- Да, - здраво согласился Монти. - На мой взгляд, сомневаться не приходится.

- Слушайте, а ведь картина прилично стоит, да? Штук триста баксов? Или даже фунтов стерлингов? - спросил Майкл, ибо Кипсы, в отличие от Белси, не страшились открыто говорить о деньгах. - Да она ни при какой погоде не отдала бы ее чужому человеку! Тем более, буквально на днях она вроде как намекнула…

- Что подарит ее нам! - пропищала Амелия. - На свадьбу!

- В общем, да, - кивнул Майкл. - И теперь выходит, что она оставила самую ценную картину в доме практически не знакомому человеку? Кики Белси? Вряд ли.

- А больше ничего не было - например, другого письма? - в замешательстве спросила Виктория.

- Нет, - Монти провел ладонью по блестящей макушке. - Ничего не понимаю.

Майкл стукнул кулаком по подлокотнику дивана.

- Какая низость - воспользоваться слабостью тяжелобольного человека!

- Майкл, вопрос в другом: как мы поступим?

И тут Кипсы дали волю своей практичности. Присутствующим женщинам права голоса не полагалось, и они инстинктивно устроились поглубже в креслах, а Майкл с отцом подались вперед и оперлись локтями о колени.

- Думаешь, Кики Белси знает об этой… записке? - последнее слово Майкл произнес одними губами, словно вовсе отказывая ей в существовании.

- Неизвестно. Прав она не предъявляла. Пока.

- Знает или нет, - вспылила Виктория, - она не сможет доказать, верно? У нее ведь нет письменного свидетельства для суда, вообще ничего! Мы ж не хрен собачий, а прямые наследники.

Она снова отдалась рыданиям. Это были слезы обиды и раздражения. Впервые смерть в каком бы ни было проявлении вторглась в уютные пределы ее жизни. Виктория не могла поверить, что и ее постигли настоящее горе и утрата. Прежде во всех неприятностях у каждого из Кип- сов находилась отдушина: Монти трижды подавал иски за клевету, Майкл и Виктория с детства были приучены храбро отстаивать свои религиозные и политические взгляды. Но тут - кому и что доказывать? Здравствующие либералы - дело одно, смерть - совсем другое.

- Не смей так выражаться, Виктория, - веско произнес Монти. - Уважай этот дом и своих близких.

- Похоже, я уважаю своих близких больше, чем мама, ведь она нас даже не упомянула. - Она помахала запиской и случайно ее выронила. Та лениво спланировала на ковер.

- Ваша мать, - сказал Монти и замолк; на его щеке дети увидели первую слезинку, упавшую за эти дни. Майкл выступил сильнее: откинувшись на диванные подушки, издал истошный вопль и захлебнулся сердитыми слезами.

- Ваша мать, - снова начал Монти, - была мне доброй женой, а вам прекрасной матерью. Но в конце жизни она тяжело болела - одному Богу известно, как она это вынесла. И перед нами, - он поднял записку с пола, - симптом ее болезни.