Хелене Ури - Лучшие из нас

Эдит Ринкель поняла, что Александр сдержал сексуальный крик, но она не замечала неуверенности своего юного воздыхателя. Но даже если бы она заметила ее, то вряд ли сказала бы ему, что он хороший любовник. Эдит Ринкель любит иметь преимущество перед другими.

Мужчина лет пятидесяти приблизился, беззвучно шаркая ногами, к столику в кафетерии, за которым все еще сидели Нанна и Пол. Он довольно полный, поверх рубашки у него сине-белая вязаная кофта, а вокруг ширинки — концентрические грязные круги. На нем очки, настолько утрированно несовременные, что если бы они сидели на носу у стройной двадцатилетней девушки, их посчитали бы модными. С большим энтузиазмом он плюхнул свою чашку кофе на их столик, наклонился к Полу и восторженно произнес, переходя in mediae res, [38] Прямо к делу (лат.). что свойственно таким далеким от жизни филологам:

— Я больше не провожу категоризацию по языкам. Я перешел к тематическому подходу. Э-э-э, другими словами, к семантическим полям. Например, пушные звери, слова для обозначения рыб и других морских зверей.

— Ах вот как? — произнес Пол, слегка откидываясь на стуле. Его голова все еще была занята мыслями о молодых любовниках Ринкель, но вот уголки его губ напряглись, а глаза сузились, словно он вот-вот расхохочется. И с какой стати он должен беспокоиться по поводу сексуальных предпочтений Ринкель?

— Сейчас я занимаюсь темой еды. Хотите приведу несколько примеров?

— Ну, — начал Пол и кивнул Нанне, которая поднесла чашку ко рту и малюсенькими глотками пила чай, наверное уже совсем остывший.

— По-итальянски это может называться figa или fica, что означает «фига». По-голландски prium, то есть… э-э-э…

— Слива, — сказал Пол, с беспокойством поглядывая на Нанну.

— Да, точно. Немцы тоже говорят и «фига», и «слива», — продолжал странный человек. Он щурился от яркого света в кафетерии через свои толстенные очки. Кожа его была бела как мел, как у зверя, всю жизнь прятавшегося в темноте под камнями. Он облизнулся.

— В испанском — «манго», во французском — «вишня». В турецком существует длинный список фруктов и овощей: артишок, или enginar, арбуз — karpuz, каштан — эээ…. да, kestane.

— Послушайте, давайте поговорим об этом позже, — попросил Пол.

— Э-э-э, да, — ответил собеседник, и у него изо рта вытекла тонкая струйка слюны. — На фарерском можно сказать «фрикаделька».

Он взял свою кружку. Из кармана его рубашки, выглядывающей из-под кофты, торчал сверток с бутербродами. Он повернулся к Нанне и Полу толстым помятым задом и широкой спиной и направился к группе людей, среди которых была Гюдрюн Змеиный Язык. Они сидели за большим столом почти в центре зала. Отойдя на пять-шесть метров от столика Пола и Нанны, он обернулся и громко произнес:

— Финны говорят piirakka, то есть «пирог». Если бы вы увидели финский пирог, вы бы поняли почему. Хе, Пол?

Он засмеялся, вытер рот рукавом и побрел дальше.

— Господи, кто это был? — спросила Нанна, не отводя взгляда от странного человека.

— Один из скандинавистов, — весело объяснил Пол. — Он редко выходит за стены своей кафедры. Он сидит в корпусе Хенрика Вергеланна, в его старой части, в самом конце самого темного коридора. Ты там бывала?

— Нет, только на верхних этажах, где сидят лингвисты. Я вообще никогда не сталкивалась со скандинавистами.

— Не знаю уж почему, но вон за тем столиком их целая толпа, — сказал Пол, кивая в сторону стола, за которым устроился бледный толстый скандинавист. — Может быть, они просто пришли к нам на экскурсию. Захотели посмотреть, как живем мы, футлингвисты.

— М-м-м, — произнесла Нанна. — А что это за фрукты и овощи вы тут обсуждали?

— Это… — Пол помедлил, оценивающе посмотрел на Нанну, но все же решил рискнуть и ответил коротко: — Компаративная пиздология. Или назовем это эротолингвистикой.

— Прости?

— Извини за грубый юмор, но этот человек последние десять лет занимается изучением названий женских половых органов.

— Да ты что? И все это было…?

— Вот именно. В середине девяностых годов он начал с норвежских диалектных выражений, но не захотел завершать проект и год за годом записывает его в свой годовой отчет. И он до сих пор еще ничего не опубликовал, насколько я знаю. Последнее, что я слышал, это что он приступил к арабским выражениям, а теперь вот перешел к семантическим категориям. В последний раз он связывался со мной несколько лет назад, поскольку считал меня экспертом в этой области, как он выразился по телефону.

— Ничего себе, — сказала Нанна, сделав вид, что удивлена.

— …потому что я работал немного над непристойными руническими надписями, ну знаешь, над этими рунными палочками, великое множество которых нашли во время раскопок у набережной в Бергене. В них много сексуальных словечек, доложу я тебе.

— Не думала, что ты интересуешься историей языка.

— Интересуюсь. Латынь, древнегреческий, древненорвежский и праскандинавский.

Он рассказал о своей диссертации и пообещал подарить Нанне экземпляр «Между Сциллой и Харибдой: морфосинтаксическое погружение в латинском и древненорвежском языках» с автографом в обмен на экземпляр ее диссертации. Он был оживлен и очарователен, его волосы спадали на лоб, когда он цитировал своих оппонентов и имитировал немецкий акцент главного из них. Но он не мог избавиться от мыслей о Ринкель, несмотря на то что присутствие Нанны и разговор со скандинавистом в вязаной кофте значительно улучшили ему настроение. Но сейчас он хотел завершить обед. Не то чтобы чувства Пола к Нанне ослабли или он понял, что все-таки не любит ее — совсем нет. Просто ему требовалось время для размышлений, для того, чтобы побыть наедине с собой, поэтому он при первой возможности заявил, что им, наверное, пора уже возвращаться к своим письменным столам. «Сделать что-нибудь полезное для общества», — сказал Пол, и они оба тихо засмеялись над этой забавной фразой, относя подносы к окошку моечной, расположенному рядом с выходом из кафетерия.

Они спустились на эскалаторе в холл и поднялись по лестнице в кабинет Нанны на втором этаже. Отделения кафедры футуристической лингвистики располагаются в таком порядке, в каком, в соответствии с различными теориями, обычно располагают компоненты языка. На втором этаже находится отдел футуристической фонологии, поскольку звуки можно считать самыми мелкими элементами языка. Это основополагающий уровень. Этажом выше обитают морфологи — те, кто изучает изменения слов. Это средний уровень. Четвертый этаж заняли синтаксисты, потому что синтаксис изучает, как слова соединяются в словосочетания и предложения. Отделения прагматики и технического обеспечения размещаются на самом верху, за кафетерием и залами заседаний. Административные офисы находятся на первом и пятом этажах.