Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Пусть не спорит — его дело, но уж если ты такой святоша и всех осуждаешь за малейшие промахи, то и сам должен поступать безупречно, а он дает советы своему другу Юрию Перову, как писать о проститутке (тот издал роман «Толстушка») — странная ханжеская позиция. Интересно, как на это смотрит Дева Мария?

Год назад мой дорогой друг отмочил совсем уж не христианский номер. Ему и Ишкову я подарил по картине; Ишков повесил у себя на видное место, а Шашин, неблагодарный гусь, отдал своей знакомой; позднее и вовсе сообщил приятное — будто эта его знакомая продала картину за доллары писателю детективщику М. Рогожину. Ну ладно, не понравилась тебе моя картина — засунь ее под тахту, но так поступать по православным заветам? Я ж ему, драгоценному, от всего сердца подарил, и вложил в работу немало чувств, старания, красок и прочего. К тому же, прежде показал десяток картин и сказал: «Выбирай!». На кой черт выбрал?! Мог бы под любым предлогом отказаться. Не стал же брать книгу у Климонтовича, когда тот подписывал мне свой очередной том — тогда сказал просто: «А мне не обязательно».

Ох уж эти глубоко церковные люди! Они живут высшими понятиями, а мы, безбожники, мелочевкой. Но если серьезно, без религии народу не обойтись, и Шашин прав — только православие может объединить русских. И у власти должны находиться верующие люди, тогда будет поменьше воровства и негодяйства. И признаюсь, хотелось бы, чтобы наши души были бессмертными — ведь тогда мы встретимся на небесах.

Шашин человек увлекающийся. Недавно круто развернулся (прочитал книгу Истархова «Удар русских богов») и встал на мою сторону, заявив, что разуверился в христианстве.

Ну, так вот, эта троица здорово украсила мою холостяцкую квартиру. Иногда к нам присоединялся Рогов. Обычно после того, как ставил точку в очередном фундаментальном романе или когда находила хандра и не писалось, или после радостного события — купил новую машину, компьютер (который до сих пор не освоил, что вызывает усмешки у компьютерщиков-виртуозов Шашина и Ишкова), или после трагедии, когда спалили его дом под Касимовым, где в течение многих лет он плодотворно работал.

Внешне Рогов выглядел здоровяком, медлительным, степенным, как и подобает лауреату всяких премий; на бытовые темы говорил спокойно, убедительно, но, как и Егоров, в спорах о литературе и политике расходился не на шутку — правда, не вскакивал и не размахивал руками, продолжал сидеть, скрестив руки на груди «в позе Наполеона» — вроде, руководил сражением.

Несмотря на азартные споры, во многом мы были единомышленниками и потому сильно привязались друг к другу. Наша связка и сейчас крепка, мы и сейчас собираемся у меня, но… уже без Егорова. К большому огорченью, наше спаянное братство недавно поредело — болезни доконали Егорова, он умер. Это большая утрата для всех нас. Царство ему небесное, если оно есть! И пусть, как говорится, земля ему будет пухом! Кстати, на похоронах именно Шашин сказал самые проникновенные слова.

Последние годы Егоров на лето снимал комнату на станции Правда, где в окна лезли ветви яблонь. По утрам он бродил по лесу, собирал грибы; днем писал за столом у «яблоневого окна», по вечерам прогуливался по поселку, «набирался дачных впечатлений».

Егоров был сатириком, продолжателем традиций Салтыкова-Щедрина, Козьмы Пруткова и, в отдаленном плане, — Грибоедова, Гоголя. Как известно, сатира — крайне сложный жанр, в котором легко впасть в шаблонный набор приемов, банальщину и фальшивость. Я убежден, именно этим и отличаются современные сатирики в нашем Отечестве. Понятно, большинство из них нерусские, да еще оголтелые «демократы», и, без сомнения, потому-то их произведения и пропитаны желчью, ерничанием, злорадной насмешкой, неприкрытым презрением к русскому народу. Собственно, все их творчество преследует четкую цель — поиздеваться над нашей страной. Не случайно герои их произведений — сплошь русаки глупцы, не просыхающие пьяницы (разумеется, герои соплеменники — все, как один, непьющие, остроумные, доброжелательные). И это делается с ядовитым умыслом — вселить в наш народ комплекс неполноценности, чтобы он, обворованный, униженный, не поднимал головы. У этих злодеев все четко продумано.

Сейчас, во время «демократической» пирушки, «мастера» сатиры заполонили всю эстраду, их сборища ежедневно показывают все телеканалы, в издательствах том за томом выходят их сочинения, но у любого более-менее подготовленного читателя, такое чтиво не вызовет не только смеха, но и улыбки, а у знакомого с Салтыковым-Щедриным, Твеном, Чапеком, Гашеком, вызовет отвращение.

В отличие от ныне процветающих сатириков, Егоров истинно русский писатель и показывает нелепости нашей жизни в мягкой ироничной форме. Некоторые его вещи даже не сатира, а грустный юмор, за которым видна боль за нашу страну. Не утихающая боль.

Егоров только в зрелом возрасте серьезно занялся литературой. Не стану кривить душой, многое из его первых сочинений мне принять трудно (по качеству текста), но естественно, о творческом человеке надо судить по его лучшим работам, поэтому перечислю рассказы Егорова, которые, без преувеличений, можно назвать первоклассными: «Пасхальные яйца», «Собачья жизнь», «Молитва», «Рай». К сожалению, эти рассказы — последнее, что написал наш друг; тяжелая болезнь оборвала его жизнь. Сыграли свою роль и события последних лет, он остро переживал разрушение нашей страны, ведь был подлинным патриотом, каких сейчас мало. Я имею в виду тех, кто открыто подает голос, а не просто бурчит под нос — таких-то полно.

Незадолго до смерти, Егоров решил издать книгу за свой счет и стал собирать рукописи, но не успел. На сороковинах Шашин, молодчина, объявил, что сделал компьютерный набор всего, что написал наш друг, и для издания книги нужны деньги — их дал старинный друг Егорова, главный редактор «Правды» А. Ильин. Ишков, Рогов и я тоже примкнули к этому благородному делу — написали по странице «Памяти друга». Книгу Шашин сделал замечательную, она — лучший памятник Егорову. Есть поверье — друзья и ученики покойного должны доделать то, что не успел сделать мастер, иначе его душа не успокоится. Если это так, теперь душе нашего друга будет спокойно.

Я часто вспоминаю Егорова… Бывало звонит, и с нарочитой деликатностью подтрунивает надо мной:

— Это квартира известного писателя Леонида Анатольевича? Вас беспокоит никому не известный скромный литератор Егоров. Я глубочайше извиняюсь, но позвольте узнать, какие у вас планы назавтра? Как вы смотрите на то, что мы соберемся у вас в небольшом дружеском составе? С Ишковым и Шашиным я уже договорился. Мои больные ноги подсказывают, что завтра будет дождь, а в дождик хорошо беседовать.