Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Я вспоминаю нашу встречу на Волоколамском шоссе. Я ехал на машине с участка, только миновал Истру и вдруг увидел впереди с проселка выехала «девятка» (уже новая), а за рулем — Мешков; его нельзя было не узнать по седой вьющейся шевелюре. Я посигналил, он остановился, мы вышли из машин, обнялись.

— Какими судьбами?! — раскинул руки Мешков. — Ах, ну да! За Истрой ведь наш писательский поселок! А я, понимаешь, был здесь на даче у знакомых. Интереснейшие люди! Давай вот что, в следующий раз заедем к ним вместе, а?! У них потрясающие сосны, прямо восьмое чудо света. Я сохранил их аромат, понюхай! — он приблизил лицо (от его седой шевелюры действительно пахло хвоей). — Я любитель хвойных деревьев… А люди интереснейшие, талантливейшие. Давай на следующей недельке к ним заглянем, а?!

Это была наша последняя встреча. Через месяц он умер. В те дни меня не было в Москве; позднее я узнал, что его хоронили всего пять человек, а ведь у него была туча друзей и приятелей (возможно, жена и секретарша-любовница просто никому не сообщили, поскольку у них начался скандал). Впрочем, за гробом Моцарта шли всего три человека, и похоронили его в общей могиле. Главное — о Мешкове у многих осталась добрая память (о его завещании знают всего два-три человека). И в ЦДЛ о нем вспоминают, и со скрипом, но где-то идут его пьесы, а пока человека помнят, он как бы жив.

Необыкновенный друг мой Юрий Постников на фотографии выглядит смешно: тщедушный субъект, худощавый очкарик сидит за столом среди героев «Веселых картинок» и улыбается — явно счастлив в кукольном мире; на фоне деревянных и ватных масок его лицо с тонкими чертами — прямо копия арийца, какого-то свихнувшегося аристократа с теплым, контактным взглядом.

Каждому ясно — симпатии большинства людей всегда будут на стороне тех, кто «сам себя сделал». О тех, кто с детства жил беззаботно, имел все условия для развития и творчества, думаешь — не хватало еще, чтобы при таких возможностях вы ничего не добились.

Постников не просто «сам себя сделал», он выстоял под ударами судьбы, выдержал все и не сломался. Будучи с детства калекой, он не раз слышал за спиной «этот не жилец». Он постоянно испытывал боли, но никогда не жаловался, не употреблял слов «тяжело», «трудно», а если лежал в больницах, не разрешал приятелям себя навещать, чтобы не выглядеть беспомощным. А дома установил для себя жесткие правила жизни: ежедневно делал физические упражнения, с каждым годом увеличивая нагрузки, и никогда не позволяя себе расслабляться — собирал модели фрегатов, занимался переплетным делом, даже научился водить машину и самостоятельно ремонтировать ее (доходягу «Победу», которую купил у соседей).

Как многие талантливые люди с физическими недостатками, Постников долгое время вел замкнутый образ жизни: жил с матерью и сестрой, много читал и сам писал «смешные приключения» для детей — писал о том, чего ему не хватало в жизни; выдумывал загадки, головоломки, лабиринты — все то, что скрашивает досуг, вносит в жизнь элементы игры.

В середине пятидесятых годов художник карикатурист Иван Семенов создал журнал «Веселые картинки» и пригласил Постникова быть литредактором. Постников согласился и быстро из отшельника превратился в чрезмерно общительного деятеля, даже стал метить на должность художественного редактора журнала, что выглядело слишком самоуверенно; не зря художники шутили:

— Если Постников станет худредом, мы пойдем в сборную страны по футболу.

Окончательно освоившись в «Картинках», Постников написал серию приключений известных героев журнала (с начала шестидесятых я начал сотрудничать в журнале и кое-что иллюстрировал из этой серии; в дни совместной работы и завязалась наша дружба). В своих книжках Постников задействовал весь «Клуб веселых человечков», но ярче других выглядели Карандаш, которого придумал И. Семенов, и Самоделкин — детище художника А. Сазонова. Ребята сразу полюбили предводителя «Клуба» виртуозного рисовальщика с носом-карандашом и смекалистого железного человечка. Да и как их было не полюбить, ведь они вызывали у ребенка желание и самому что-то сделать. Кстати, печататься Постников начал под псевдонимом Дружков, взяв эту фамилию у подружки, с которой тогда встречался.

После смерти матери Постников в память о ней написал роман «Прости!» (он и до него накатал кирпич какой-то унылой прозы). Роман был слабым, в нем не хватало остроты, а также крепкости, жесткости, прочности и многих других мощностей, но было целое ведро воды (рукопись проталкивал Аким), и в издательстве роман сократили. Понятно, такие истории авторам не нравятся, и получив верстку, самолюбивый упрямец Постников восстановил текст — не без труда проник в типографию и самовольно перелопатил верстку (если ему что-то втемяшивалось в голову, он не отступал). Позднее этот трюк я тоже использовал, когда сам Постников отредактировал мои опусы. Как-то он сподвиг меня на интереснейшее дело — почесывая затылок, сонно проговорил:

— Напиши-ка в наш журнал сказку (первый и единственный случай, когда мне предложили что-то написать для журнала). Думаю, у тебя получится.

Пришлось попотеть, но все же я написал сказку про краски, где одними и теми же красками художники рисуют совершенно разное. Так один красной краской рисует маки, розы, гвоздики… Другой — мухоморы, пожары…

Мои «художники» Постникову понравились, но он, как настоящий литературный хулиган, без моего ведома, ввернул «дополнительную окраску»: первому художнику добавил политический мотив — «и знамена на праздниках, и пионерские галстуки», а второму вампирский — «и кровь»… Тоже мне преобразователь! Ясно, все мы должны опекать тех, кто нам доверился, но Постников не опекал, а навязывал свое. Больше того, поскольку я был начинающим литератором, он, стервец, посчитал не обязательным показывать мне правку, и напечатал со своими добавлениями. Я немного расстроился и сказал ему:

— Как хочешь, но если когда-нибудь сказка выйдет отдельной книжкой, восстановлю свой вариант (что и сделал спустя двадцать лет). Ты в романе целые страницы восстановил, а я что, несколько слов не могу?

— Можешь, конечно, — миролюбиво кивнул Постников. — Но я сделал лучше, нашел элегантный выход из тупиковой ситуации. Теперь в каждой фразе чувствуется рука мастера. Оценить мое благородство может только благородный человек, ты на него не тянешь (такой был самоуверенный писака, первостепенный хвальбун!).

Спустя пару месяцев после выхода романа «Прости!..», Постников протянул мне письмо какой-то старушенции с Урала, где она на все лады расхваливала его писания. Письмецо было чересчур литературным, и я, грешным делом, подумал — уж не накатал ли его сам Постников, тем более что постоянно таскал его в кармане, всем показывал и радовался, как мальчишка, что было бы простительно начинающему автору, но никак не опытному литературному зубру. Но вскоре выяснилось, что старушенция существует на самом деле и откликается на все книжные новинки.