Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Кстати, позднее так же, как Постников, вел себя завсегдатай ЦДЛ Глеб Поздняков, который всем представлялся сценаристом (заодно, как бы мимоходом, сообщал, что является профессиональным шофером и работал таксистом), при этом называл известные фильмы, где был, по его словам, «вторым автором текста» (пойди проверь!). Но однажды этот Поздняков напечатал маленькую юмореску в газете и носился с ней, словно курица с яйцом: всем совал под нос и преподносил, как огромное достижение; он так радовался крохотной публикации, что многие усомнились — сценарист ли он вообще (кое-кто выдвигал предположение, что он просто купил рассказец у какого-то юмориста, но я поверил, поскольку мой друг сценарист Рудольф Тюрин был «рабом» у Кончаловского — писал диалоги в сценариях, за что получал неплохие деньги, но в титрах не упоминался).

Позднякова разоблачили довольно быстро — оказалось, он такой же автор фильмов, как мы танцоры Большого театра. К чести Позднякова отмечу — он прекрасно чувствует прозу, и недавно написал хороший роман «Моцарт Иванов» и полностью реабилитировал себя. Ну, а какой он таксист, я убедился, когда он подвез меня на своей машине до метро — «профессионал» тянул только на любителя с небольшим стажем. Зато, будучи всего лишь любителем в бизнесе до «перестройки», сейчас преуспел — стал настоящим профессионалом — владеет (с кем-то на паях) модным кафе.

Что касается моей персоны, то я за всю жизнь только два раза сталкивался с незнакомыми благодарными читателями. Первый раз мне позвонил какой-то мужчина со старческим голосом; назвав свою фамилию, он представился писателем (я такого не знал) и похвалил мои «Утренние трамваи»; затем спросил, где находится местность, которую я описал, и добавил: «Мне все это близко… наверно, мы с вами одного возраста», но узнав, что я на десять лет моложе, разочарованно вздохнул и попрощался. Второй раз я получил письмо из Сибири, и опять от какого-то старикана. Письмо было сухим: «Давно слежу за вашим творчеством… собираю ваши книги… хотел бы иметь и другие… с автографом». Я подивился такому дотошному читателю, и уже собрался было послать пару книжек, как писатель Леонид Яхнин, узнав в чем дело, поднял меня на смех:

— Сергеев, ну ты что, совсем дурак?! Да я сто раз получал такие письма. Это пройдохи, которые по списку рассылают письма, получают книги с автографами, потом их загоняют по двойной цене. Пора бы уж тебе, старому дураку, это знать, хе-хе!

Но я отвлекся. Так вот, Постников благодушно взирал на мои литературные потуги и всегда выдавал спокойные золотые фразы высоким, мальчишеским голосом. Нельзя сказать, что его язык был для меня божественным откровением, тем не менее рядом с ним почему-то и я выражался приличней — можно сказать, облагораживался.

Забегая вперед, скажу: даже когда я стал зрелым литератором (и, хочется думать, немного продвинулся вперед, поближе к своим друзьям, профессиональным писателям), редакторы не церемонились с моими рассказами, кромсали их как колбасу, как им вздумается. С. Баймухаметов в «Современнике» безжалостно прошелся по моей повести и, «чтобы прошла цензуру», написал какую-то «шапку», в том смысле, что это частный случай, без всяких обобщений. А. Калина в своем журнале «Предприниматель» сократил мой рассказ и заменил концовку, наляпав совершенно не свойственные мне словечки, но главное, об этом варварстве не поставил меня в известность. Точно так же поступил Шашин, добавив отсебятины в мою статью о Егорове. Поэт Дагуров, работая в газете «Московский железнодорожник», часто печатал мои рассказы (за что ему мое горячее спасибо), но он, тупая башка, выбрасывал из них целые абзацы и всем рассказам давал новые названия — разумеется, не ставя меня в известность. Я от этого не веселился, но и не огорчался, считая такую бесцеремонность издержками литературной работы, и думал — если будет книжка, напечатаю свой вариант. За меня вступился Тарловский:

— Как он может такое проделывать, ведь сам литератор?!

Опять, черт возьми, переключился на себя — воспоминания о друге все больше превращаются в мою автобиографию — да простит меня Постников! Ладно, пойду дальше. В «Картинках» ежедневно было скопище творческих личностей, и Постников познакомил меня со многими художниками и писателями (за это ему громадная благодарность).

Не раз прямо из журнала мы набивались в «Победу» Постникова, как сельди в бочке, и катили на выступления перед детьми, а потом в какое-нибудь кафе отметить встречу. То было золотое времечко. «Картинки» имели невероятную популярность, тираж доходил до фантастической цифры — девяти с половиной миллионов, в журнале сотрудничали лучшие детские писатели и художники (в том числе и «левые», которых не печатали в других местах). Я с теплотой вспоминаю наши «темные» сборища, доброжелательную атмосферу, которая царила при обсуждении тем и, конечно, походы всей ватагой в «Арагви». У нас было крепкое мужское братство, и если кто и завидовал кому, то по-хорошему, с уважением к мастерству товарища, что особый случай в творческом логове.

Иногда из редакции мы с Постниковым катили к нему домой (на его колымаге — простой, как «жестянка Лизи» Г. Форда), где в маленькой квартирке царила аптекарская чистота с уймой клееночек, салфеточек, прозрачных чашечек, а на балконе, словно для контраста, виднелся сломанный торшер, кресло с торчащими пружинами, примус без слюды, чайник без ручки… — эти штуковины барахольщик Постников собирал на помойке («люди выбрасывают, а я подбираю; на помойках можно найти неожиданные вещи, которых и в музеях не увидишь»), и при случае чинил в гараже-мастерской, и этому отдавал все свободное время, которого у него было навалом (даже с избытком), ведь он не пьянствовал по вечерам в ЦДЛ и не волочился за женщинами. Это увлечение Постникова (как и многие подобные увлечения) выглядело легким помешательством, но, как известно, именно занятия для души делают человека счастливым.

Постников бережно относился ко всем вещам.

— Надо окружить себя минимумом вещей, — назидательно говорил он (повторяю — спокойным золотым языком). — Но такими, которые нравятся, дороги, с ними много связано. Надо любить их, тогда и настроение будет хорошее, уразумел?.. Небось, знаешь, что по вещам в комнате можно судить абсолютно обо всем: возрасте, профессии, характере и привычках жильца?.. У меня стойкая привязанность к вещам.

Вероятно, чтобы подчеркнуть свой золотой характер и свои отменные привычки, Постников подробнейшим образом рассказывал про дачный участок, который получил от издательства (на станции Гжель) и на котором он, мастеровитый, «все организовал, облагородил», где «божественный порядок, как в стаде жирафов, и все условия для философского созерцания» (я представлял тот аккуратный, вылизанный мирок), предлагал скатать туда, «оценить плоды большого труда», но я отнекивался, говорил, что страдаю аллергией на участки, ссылался на жизнь под Казанью, когда десять лет копался в земле.