Валерий Шашин - Хотелось бы сегодня

Светка!

Она вначале долго не хотела понимать, что их устойчиво налаженная жизнь окончательно пошатнулась и рухнула. Да и как понимать? Степан и сам отчётливо не сознавал этого — вчера был нужен, незаменим, а сегодня… Даже ещё и сегодня Степану до конца не верилось, что взлёт его остался далеко позади и что посадка уже давно свершилась. Причём — ни куда-нибудь посадили, а, как теперь выражаются, опустили… в топкое, вязкое болото, засасывающее всё глубже и глубже. Надо было на что-то опереться, выскочить, выбраться, хотя бы для того, чтоб отдышаться, осмотреться, но в том-то и беда, что все нащупываемые им кочки-опоры оказывались ложными, уходили из-под ног раньше, чем он успевал на них укрепиться, перевести дух. Возврата в профессию, особенно после проигранной им борьбы с Министерством, для него не существовало, да и в самой-то профессии-то потребности не наблюдалось — «не нужны стране инженеры, не нужны!» — а ни в какой другой сфере деятельности он применения себе не находил, вернее, нашёл бы, если бы предложили что-нибудь дельное, интересное. Но не предлагали, не предлагали! А семью, как известно, кормить надо каждый день. Вот когда он почувствовал, что Москва для него — чужой город. Знакомств элементарных и тех хронически не хватало, а без знакомств, без влиятельных друзей, без нужных связей… «кому ты нужен, кроме маме?» — как говорят в Одессе. Пришлось хвататься за что попало. Где он только и на чём не подвизался — и в торговле, и в рекламе, и, чёрт знает, ещё в чём, и все попусту, все дельцы-хозяева или разорялись, или прекращали деятельность по каким-то иным причинам. Если бы не машина, не частный извоз, к которому, так или иначе, а приходилось прибегать постоянно, вряд ли они смогли бы сводить концы с концами.

Светка также пустилась во все тяжкие. Дочку сдала под присмотр родителей, а сама закрутилась по полной программе — кем только не была, даже челночить одно время пробовала!

Да что говорить — всем досталось!

Потрохова тоже покрутило нимало, но он, как говорил о себе, был из Ванек-встанек — где брякнули, там и встал.

В голландский кирпич он верил, — «пойдёт, никуда не денется!»

В подробности не вдавался: когда пойдёт, каким образом, и будет ли к тому причастен Васильчиков? — в тот первый день так и осталось невыясненным.

Выдавая Степана с головой, Потрохов в тот первый день потребовал, прежде всего, щей из кислой капусты и, невзирая на слабые протесты застыдившейся хозяйки, поел их с пребольшим аппетитом и добавкой, затем отведал немного закусок и совсем уж прибалдел от «мяса по-испански» скорого Светкиного приготовления. После этого Витюшка заметно осоловел. Глаза его стали слипаться, превратились в щёлочки, он никнул и засыпал прямо за столом. Васильчиковы, не зная, что с таким гостем делать, предложили дочкин диван, которым Потрохов — «на пяток минут, а то, и правда, что-то засыпаю», — не преминул воспользоваться. Проснувшись через полчаса бодрым и весёлым, попил всласть чайку с тортиком и конфетами «Рафаэло», и после очередного звонка, а звонили ему несколько раз кряду, заторопился куда-то ехать.

На пороге, прощаясь, Светка зачем-то спросила:

— Девушка-то у тебя имеется?

— А як же! — удивился он.

— Молодая?

— Да не совсем… Двадцать четыре года уже.

— Гад! — Светка почти вытолкнула Потрохова за порог. — С ума сошёл?

— А ты против, чтолива? А? Почему?

Пока подходил лифт, они, блудливо улыбаясь, пикировались насчёт гада и девушки, и только уж из лифтовой кабины Потрохов зычно крикнул меж смыкающихся дверей:

— Степан, готовься!

К чему? Ни о чём дельном и слова не было сказано.

Но объявился он по телефону на следующий день и тотчас же и подъехал — Степану предлагалась работа. Пока, так сказать, без официального оформления, на подхвате, за сто баксов в неделю, а дальше, по мере раскрутки и так далее…

Для семьи Васильчиковых предложение Потрохова было равносильно выходу из долговой ямы. Тогда-то Светка и сказала:

«Нам его сам Бог послал!»

Степан, откровенно говоря, так не думал. Сто баксов в неделю — конечно, было очень даже неплохо, но сколько таких недель насчитается? Однако сомнения сомнениями, а предложение он принял с горячей благодарностью и с полной решимостью выложиться до конца. Потрохов чётко обозначил первостепенную задачу — вначале требовалось подготовиться к выставке «Дом, дача, офис», оформить в торгово-выставочном комплексе недооформленное Потроховым место, оборудовать его под вот-вот прибывающие из Голландии образцы кирпичей, выставиться с ними, и уж потом, по результатам, так сказать проведённого маркетинга, определять и корректировать дальнейшую раскрутку предприятия.

Намерение представлялось в высшей степени разумным. Действительно, участие в выставке с такой тематикой сразу же могло выявить интерес и спрос потенциальных потребителей. Однако же почти тотчас выяснилось, что недооформленный Потроховым павильон именно по причине недооформленности отдан кому-то другому. Взамен предлагали новый, на взгляд Васильчикова, ничуть не худший, но Потрохову он активно не нравился, главным образом потому, что был отобран первый, им недооформленный. Пока Потрохов выяснял отношения с «беспредельщиками» организаторами, требуя возврата прежнего павильона, прошёл день, после чего дооформляться требовалось уже срочно, иначе пролетали с выставкой окончательно. Возмущённый до глубины души Потрохов, к тому же и разругавшийся с торгово-выставочной бухгалтерией, переложил задачу дооформления на Васильчикова, который с ней справился, несмотря на то, что одной платёжной бумаги по забывчивости Потрохова в наличии не оказалось и пришлось добывать и доставлять её в авральном порядке.

На другой день Потрохов потащил Степана в «Икею», где предполагал купить подходящий для экспозиции кирпичей стеллаж.

Подходящий стеллаж они увидели почти сразу, но после его придирчивого разглядывания и ощупывания Потрохов ещё часа три бродил по огромному магазину, ничего не ища, но почти всё столь же придирчиво рассматривая и ощупывая. При этом занятии он что-то глубокомысленно урчал себе под нос, взвешивал, прикидывал, рассчитывал, вскидывая поверх очков то вопросительные, то недоумевающие глаза, но что он вопрошал и чему удивлялся — изнывшему от томительного хождения Степану так и осталось неведомым.

Осмотренный стеллаж они (начальник решил вдруг не торопиться) в тот день не купили, зато на обратном пути Потрохов завёз Степана к себе «на фатеру», где Степан получил ещё одно потрясение, гораздо даже большее, чем от мучительного пребывания в «Икее».

По дороге домой он невольно думал, что если бы партнёры-голландцы хоть одним глазом увидали бы житьё Потрохова, то они в одну секунду прекратили бы с ним всякое совместное дело, — «ведь это ж с ума сойти, если вдуматься!».