Владимир Орешкин - Из яйца

Пол коридора, озаренный солнцем /там изначально нет никаких окон/. Босые ноги Алексея… Все тот же бесконечный путь.

Гул огромного города. Величественный мраморный монумент. Какой-то непобедимо окончательный. Мы все ближе к высеченному его лицу. Даже голуби не могут навредить ему своим пометом. Напротив, птичьи следы подчеркивают низменность суетливого бытия. По сравнению с ним.

Все ближе лицо. Оно — для нас, чтобы мы запечатлели его незыблемость в своей памяти.

Алексей стоит, прислонившись ухом к входной двери. Как в большой раковине, в его ушах гул огромного города. Может, многих городов сразу.

Какая-то аура идет оттуда, касается его… Тут тревожное ожидание на его лице сменяется страхом. Ничего не изменилось. Болезнь не оставила его. Она — с ним.

Длинный звонок над входной дверью. Алексей цепенеет и ждет, — звонок повторяется.

— Кто там? — спрашивает он, по возможности спокойнее.

— Свои, — слышит он голос Виктора. — Открывай, Алешка, не бойся.

Виктор чем-то возбужден и плохо скрывает это.

— У тебя помыться можно? — спрашивает он. — А потом поспать? Задавить минуточек шестьсот?

— Конечно, — Алексея не удивляет просьба Виктора. /Чувство удивления вообще у него атрофировано. Он не умеет удивляться/.

— Ночь глаз не сомкнул… такая подлость… нет, ты представляешь? Такая подлость.

— Что случилось? — Алексей чувствует его тревогу, он воспринимает ее, как свою.

— Случилось… — подозрительно смотрит на него Виктор. — Ходил в парикмахерскую, вчера… Только и всего.

Он обнимает Алексея за плечи и ведет по коридору, подальше от входной двери… Внезапно останавливается, лезет в карман и достает оттуда бумажный пакетик.

— Зашел в парикмахерскую, освежиться… вот посмотри.

И высыпает на ладонь клок отстриженных волос.

— И что? — не понимает Алексей, но разглядывает их с каким-то напряженным любопытством, словно в них заключена некая загадка.

— Они мои, — говорит тихо Виктор. — Они были мной, совсем недавно. Мне не больно было, когда их состригли, даже приятно, как-то расслабляюще… Но теперь они — не я.

Кладбище. Небольшая похоронная процессия. Среди них — Старуха. Она идет, взгляд ее скользит по надгробьям. И мы смотрим на них вместе с ней. Всегда две цифры, год рождения и год смерти. Год рождения и год смерти… Всегда две.

Балетный класс, Мать за роялем. Знакомая мелодия, под которую всегда занимаются дети. Знакомые детские лица, среди них Паша и Алина. Знакомое выражение на их лицах.

На лице Матери какое-то угрюмое вдохновение.

— Раз-два, раз-два, раз-два три, раз-два три… — почти поет она, и требовательно и мелодично.

Комната Алексея. Перед ним — игрушка, которую он недавно показывал детям. В руках — та самая маленькая куколка на ниточке. Он опускает куколку в открытую коробку и она исчезает… Поднимает снова.

Думает. Шевелит губами. Морщится.

Изображает на лице шутовскую гримасу и опускает куклу снова. Но сам напряженно следит за ней… Куколка — остается. Он, потея лбом, смотрит… Куколка цела и невредима, болтается посреди зеркальной коробочки на ниточке.

Но видно, что гримаса дается Алексею с большим трудом, ему все трудней сдерживать ее. И наконец — последнее усилие, больше он не может. Волна проходит по лицу Алексея и в тот же миг кукла исчезает. В пальцах — коротенькая ниточка.

В коридоре Виктор в купальном халате. Он уже принял душ. Задерживается у своего портрета. /Рядом на стене портреты всех персонажей кинопрозы/… Смотрит на изображение. Внезапно делает резкое движение, словно собирается ударить, вернее испугать.

Лицо портрета бесстрастно.

— Ты кто? — приблатненным тоном спрашивает Виктор. — Ты кто, фуфло, я тебе говорю?..

Так же внезапно отворачивается и, пройдя несколько шагов, приоткрывает дверь в комнату Алексея.

— Алешка, ты здесь?

Алексей закрывает коробочку игрушки, отодвигает ее от себя и оборачивается. Он рад Виктору. Это видно.

— Зойка придет сегодня?

— Обещала.

— У меня к ней дело, на двести тыщ.

Виктор падает в кресло, вытягивает ноги, достает сигареты, прикуривает — расслабляется. Курит с закрытыми глазами, — это пауза, довольно длинная, пока он курит с закрытыми глазами.

— Хочешь скажу тебе кое-что, — говорит он, не открывая глаз. — Тебе, Алешка, будет интересно.

— Ты не скажешь, — говорит Алексей. Он рад присутствию в комнате своего друга.

— Почему? — тон несколько нарочит, Виктор переигрывает.

— Потому что это твоя тайна.

Виктор медленно открывает глаза и смотрит на Алексея, И начинает ему улыбаться. Во все лицо… Самой простецкой на свете улыбкой. Он даже приподнимается из кресла, чтобы Алексей лучше разглядел эту самую улыбку… Сигарета тлеет, касаясь пальцев, но Виктор не замечает этого, — он продолжает улыбаться.

— Тогда пора спать, — говорит Виктор, — всю ночь глаз не сомкнул… такая подлость… Вот так-то, брат, — утро вечера мудренее…

Алексей открывает дверь в свою мастерскую. За ней — разобранная большая коробка, которую он вскоре поставит в балетном классе. Пока это деревяшки, запакованные зеркала. Не видим мы ни одного зеркала, они только предполагаются.

Он выносит все это в коридор, складывает у стены. У него все рассчитано… Он занят этой работой.

Но, должно быть, случайно, он разгибается /приставил к стене очередной блок/ и оказывается с глазу на глаз с портретом матери.

Она на нем — девушка, в балетной пачке, с большими восторженными глазами, в которых — будущее.

Они стоят и смотрят друг на друга.

— Мама, — говорит Алексей. В словах этих любовь и удивление, даже преклонение перед человеком, давшим ему жизнь.

Он продолжает смотреть. Мы же тем временем отвлекаемся от него и видим портреты остальных персонажей, на этой же стене. Когда они снимались, они старались выглядеть получше. Мастерство фотографа сумело передать это их стремление. Оно — не фальшь, не желание покрасоваться. Каждый из них в этот момент, непроизвольно сумел отыскать лучшего себя, и как-то показать это, не придавая, впрочем, мгновенью этому никакого значения.

Виктор просыпается. Алексея нет в комнате.

Он смотрит на часы, вскакивает, натягивает джинсы. У него прекрасная фигура, жирок есть, но в самый раз, чтобы не показаться сухопарым… Делает некое каратистское движение, немного кошачье, но за ним проглядывает сокрушающая сила.

Он так внушает себе уверенность.

Открывает дверь и идет на кухню, попить. Легко толкает кухонную дверь… Но к ней привязана незаметная ниточка, она тянется к шкафу, на нем закреплен детский арбалет, в нем стрела с резиновой присоской. Стрела соскакивает, летит, — попадает в спину Виктора, между лопаток — и прилипает. Древко качается, — Виктор застывает на месте.