Астра - Избегнув чар Сократа

Отъезд показался бегством.

Полная сомнений, я решила позвонить Боре Клюеву.

— Боренька, — проворковала я тоном хорошенькой женщины, попавшей в беду, — посоветуй, пожалуйста, как мне поступить?

Он был поражен в самое сердце. Испуг и замешательство его были столь велики, что меня кольнуло сожаление о начатых переговорах. Тем не менее, я нажимала, и, уступая, он взялся свести меня с Васиным. Ночью мой поступок космически разросся. Беглянка, прогульщица, нарушительница дисциплины! — я проснулась, дрожа от страха, и бегом по морозу помчалась к месту встречи на углу Управления. Как я жалела, Марина, о Вашем отсутствии!

Вокруг наполнялся шумом деловой центр. Шелестели шины по бесснежному асфальту, за огромными окнами виднелись фигуры служащих, светились экраны мониторов. Незнакомый мужчина с зябким лицом алкоголика обнял меня за плечи. Это был Боря без усов и бороды.

— П-похудела как — проговорил он. — Одни глаза, совсем взрослые.

— Зато ты омолодел, совсем мальчик. Усы хоть верни.

Мы проследовали в кабинет главного специалиста. Константин Евдокимович был один. Боря показал на меня и поспешил скрыться. Васин был тоже иным. На нем был коричневый костюм в крупную клетку, клетчатая белая рубашка и лучистые, как фонари, запонки на манжетах. Эти нарочитые кругляшки смутили меня почему-то.

— Садитесь. Доложите состояние дел на объекте. По какое число ваши сведения?

— По тридцатое.

— Слушаю.

И пока я говорила, потея, как ученица, он внимательно разглядывал меня, опершись на скрещенные кисти рук, лежащие на столе. Два больших пальца подпирали розовые щеки, и весь он был розовый, кудрявый, внушающий доверие, вот только запонки фальшиво отсвечивали мне в глаза. Под настольным стеклом виднелись фотографии жены и Кира. По ходу доклада пришлось набросать карандашную схему, дрожащие тонкие линии, но, в конце концов, я собралась и даже блеснула кое-какими мыслями относительно геологии милой Усть-Вачки. Смолкла. Опустила руки на колени, стараясь дышать ровно и тихо. Главный специалист сидел, откинувшись в кресле, с глазами, устремленными в пространство, словно у глупца или философа, как говаривал Наполеон. Пауза затягивалась. Наконец, он навалился на стол, брякнув своими застежками.

— Послушайте меня внимательно, Астра. Я должен сделать вам одно предложение. Как вы смотрите на научную работу? Думали вы об этом?

Я растерялась.

— Разумеется, думала, даже пыталась…

Он кивнул.

— Мой друг, доктор геолого-минералогических наук… да вы с ним знакомы — Окаста Вехов! — подыскивает себе толкового сотрудника, поначалу, правда, всего лишь старшего лаборанта. Работают они широко, по всей стране, но выезжают исключительно летом. В прошлом году они обследовали минеральные воды Приморья, нынче собираются в Тыву. Окаста Вехов человек необычный, работник, каких мало. Итак, если вы согласны, я охотно дам вам рекомендацию в его лабораторию.

Я не верила своим ушам. Согласна ли я… да у меня дыхание перехватило от радости.

— Это было бы счастьем, — тихо произнесла я, — разве могут быть сомнения?

— Очень рад, — без улыбки ответил он.

Написал на зеленом квадратике адрес Лаборатории и отпустил с миром.

Я ушла птицей. Где вы, глупые страхи? Будущее лежало передо мной, словно солнечная дорога, усыпанная цветами. Показав язык трусишке-Клюеву, я сбежала с лестницы и через два каменных моста понеслась на Ордынку.

Гидрогеологическая лаборатория помещалась в старинном особняке, выкрашенном в желтый, с белыми просветами, цвет, с узкими, закругленными поверху окнами, навевавшими прекрасные образы прошлого. С теплым сердцем переступила я порог этого дома.

Вехова отыскали в темноватой клетушке, уставленной занумерованными стеллажами, откуда он, одетый поверх костюма в синий ситцевый халат, перетаскивал вместе с сотрудниками плоские ящики с образцами горных пород. Из нагрудного кармана виднелся мобильный телефон. На этот раз Вехов был прекрасно подстрижен и тоже, как и Васин, производил иное, городское, впечатление. Наша беседа не затянулась. Упрежденный звонком друга, он условился о переходе в его лабораторию тотчас по окончании моего объекта.

Волшебный круг замкнулся. Ай да я!! Видно, я и в самом деле чего-то стою, ежели сам главный специалист озабочен моей судьбой!

Упоительные грезы переполняли меня, я была как в чаду, и лишь в самолете, над белой ватой облаков, наконец-то пришла в себя. Глупышка! Это же увольнение! Меня легонько переставили с места на место, избавились, как от ненужной мебели. Глупышка, глупышка. И вся моя одиссея — сбег в Москву, шатание по ресторанам, появление в Управлении — показались таким недоумием, что я застонала.

Ох, Марина, сил нет, такое длинное-предлинное письмо. По комнате, распушив хвост, носится молодая кошечка, полная дикой радости, а за окном, качаясь на ветке, клюет черемуховые ягоды клест. Трепещут крылья, цепляются за веточку коготки, подгибается хвост. Вдруг клест охладевает к ягоде, роняет косточку и улетает… Перед глазами вновь угол забора, кусты, заснеженное красностволье леса. Возвращение в Усть-Вачку — это платье, из которого я выросла. Все ушло. Ушла даже боль, в которой было главное очарование Усть-Вачки. Бо-оль! чем жила!.. И появилась неловкость, когда полные ожидания глаза Ивана встречаются с моими пустыми, и появилась ложь обыденных слов. Хороший Иван, близкий… и прошедший.

Лишь природа, милая скромница, затаилась и ждет, когда я справлюсь с собой и все гармонично увяжется.

Но Вы, Вы, Марина, Вы были на отдыхе, совсем в другом мире. Расскажите, поделитесь. Жду ответа… как соловей лета.

от Марины 2 февраля

Что же, моя красавица, принимай поздравления. Научная работа — это тебе не буровые отчеты. С деньгами, правда, там не густо, однако, в новые времена, когда все начинает зависеть от нас самих, я уверена, что ты быстро проявишь себя и добьешься успеха (хотя это, разумеется, еще не ключи от счастья). И не разводи кисели, никто не собирался тебя обижать. Смотри, какой разговор состоялся у меня с Васиным на другой день по получении твоего письма.

— Жалеть пришла, — догадался он, увидев меня на пороге.

— Пришла. Объяснись с производственным отделом.

Он усмехнулся, встал и прошелся по комнате, пощелкивая подтяжками.

— Послушай, Ангелочек (мое туристское прозвище)! Мы с тобой тертые калачи, не нам объяснять, как сурова жизнь. Разве не видно, что это за девчонка? Место ли ей на буровых? Объект за объектом, один глуше другого… она же сломается, наделает глупостей. Она уже делает их, разве не так?

— Допустим.

— Вот и пусть идет в науку, творит, растет. Пока я добрый. Ясно теперь?

— Ясно, ясно.