Астра - Избегнув чар Сократа

от Астры 7 декабря

Замечательно, Марина! Приезжайте к нам. Путевки не надо, уж мы расстараемся, останетесь предовольны. О, счастье! Мы пойдем на лыжах, я покажу Вам лес, длинный спуск к реке, одно страш-шное место, где я видела пиршество волков. А темным вечером будем беседовать, и свет из нашего окна будет падать на сугробы, и между делом привяжем кисти к зеленой шали, которую я сплела крючком, сидя среди зеленых клубков. А днем Вы увидите, как синицы со всей Усть-Вачки слетаются клевать сливочное масло, подвязанное для них к моей форточке. Оно твердое, как кристалл, и они долбят его, как дятлы. Ну, а станет скучно, соберем званый вечер и прямо руками будем брать кровавую печенку с горячей сковородки величиной с колесо. Надеюсь, Вас устроит общество местных охотников, краснолицых викингов, среди которых Вы будете золотоволосой Изольдой?

«Кто такая, кто такая?» — станут спрашивать на Усть-Вачке.

Я же обрету свободу и независимость, не буду играть в карты, не буду пить вино, выручая Раису, которая зазывает меня к себе, чтобы удержать Ивана в доме, чтобы ему было с кем говорить и смеяться, потому что… эх, да потому что им самим уже давно-предавно скучно-прескучно.

Мне не бывает скучно. Грустно — да, скучно — никогда в жизни. А уж здесь-то! Когда-нибудь я вспомню здешнюю свою отвязанность , океан времени. Где бы я столько прочитала? Что за поразительные мысли встречаются у великих! У Ницше! Слежу за его суждениями и жажду простого решения, ибо «истина проста», по мнению наших мудрецов. Но он не поддается, многообразничает, ворочает и перетряхивает глыбы своих мыслей. Вот смотрите: «Нельзя счесть праздным вопрос, — пишет он, — не нашел бы Платон, избегнув чар Сократа, еще более высокий тип философствующего человека, тип, который теперь навсегда утрачен для нас». То есть, чары Сократа настолько пленили Платона, что на всю жизнь огрузили благодарностью в виде томов «Диалогов», что задержало развитие человечества. Странно: моя проблема та же.

Приезжайте, Марина, ведь Новый год!

По этому случаю маленькое поручение. Не забудьте о гостинцах для ребятишек, моих верных друзьях и заступниках. «Тетя Астра хорошая, тетя Астра хорошая…» — перечат они матери, когда та распоясывается в мой адрес за стенкой. Обиды я не держу, при мне молчит и ладно. Так для мальчугана подошел бы автомобильчик, фонарик и перочинный ножик (или ножик не надо?) — тогда солдатики. Для девочки, конечно, ленты-кружево и кукла с приданым. И что-нибудь сладкое для обоих.

Елку выберем на поляне, привезем, нарядим, зажжем свечи. Ах, как хорошо можно жить! А хотите, будем гадать на суженого-ряженого, на заговоренной воде? Люблю Новый год. Приезжайте.

от Астры 18 декабря

Худо мне, Мариночка, совсем худо. Что произошло сегодня, час тому назад, в день моего рождения? Не знаю, не понимаю ничего.

Вчера рано утром Иван завел машину и уехал. Далеко? — неизвестно. Был ясный зимний денек. Я сбегала на лыжах, заглянула на буровую, постояла, стуча ботинками, — не появилась ли нефть? Иван еще не вернулся. К вечеру закачались сосны, засвистел ветер, метель понеслась в разные стороны. Ивана не было. Вот, кажется, идет машина… нет, это гудят печи, воет вьюга. Вот идет! Нет, это мурлычет котенок. Другие машины светили фарами, другие моторы слышались сквозь буран. Мы сбились в камералке в молчаливой тревоге. Рая держала в руках телефон, словно икону. Страх — это ожидание зла. Ничего плохого может и не произойти, но человек уже изглодан страхом. Так мы сидели, пока не заснули дети, и долго разговаривали потом.

Утро пришло хмурое. Дорог как не бывало, сугробы поднялись под самые окна. Мы расчистили тропку, чтобы ребятишки ушли в школу. Я засела за работу. Рая стукнула в стенку «Ушла за молоком», и вновь стих огромный дом, пустыня, с единственной живой душой, моей, именинницы. Вдруг ухо насторожилось — мотор? Ближе, ближе, и зеленый капот нашей «Нивы» качнулся у калитки.

— Иван!

А он и вот он, горячий, морозный, пропахший бензином. Никуда бы его не отпустила, никому бы не отдала! «Почему не звонил, почему не звонил?» Бережно сняв с плеча мою руку, он вложил в нее подарок, золоченую ложечку с ясной цветной эмалью. Вот зачем он гонял в город, пробивался снегами, чуть не замерз, как ямщик в чистом поле!

Поющая нежность обвила меня, чуть-чуть и поплыла бы по воздуху прекрасной мелодией, обратилась бы в цветок… Так я стояла, прижав руки, не шевелясь, чтобы не вспугнуть свою радость. Он же давно исчез, добрый молодец, помчался на буровую как на свидание.

После обеда мы втроем сидели в камералке. На мне был любимый малиновый свитер и зеленые брючки длиной чуть ниже колена, с разрезиками по внешним швам, за что местные модницы окрестили их «недошитыми» и спешно нашили себе точно таких же. Иван по-хозяйски развалился за столом у самой двери, хмельной и лукавый, а Рая — Рая наслаждалась, простая душа, его благополучным возвращением, его превосходным расположением духа.

Идиллию нарушил Людвиг.

— Нефть идет, Николаич, — сказал он, входя с мороза в затертой телогрейке, ватных штанах, рассевшихся грязных валенках. — Пена мазутная, в точности. Глянь, как перепачкался.

Я захлопала в ладоши.

— Ура! Это для меня, ко дню рождения. Чем не производственный подарок?!

— У тебя рождение, Алексевна? Вот не знал. Поздравляю. Давай бог здоровья, как говорится, богатства и хорошего жениха.

— А богатства зачем? — рассмеялась я.

— Сама золото, — подхватил он. — Высшей пробы, как говорится.

— А ты откуда знаешь? — расхохотался Иван.

Людвиг смутился, мельком взглянул на Раису.

— Где уж нам… султанáм, — пробормотал в сторону.

— Что? — невнятно обеспокоилась Рая, но он уже замолчал и направился к двери.

Спасая положение, я бросилась к нему.

— А за хорошего жениха благодарю от души, от души, от души, — и расцеловалась с мастером.

— Горько, — не по-хорошему сказал Иван.

— Людвиг, — продолжала я, — приходи ко мне на праздник.

Он смущенно развел руками.

— Подарка нет. Знать бы ране, такой бы отгрохал, — он был уже на пороге.

— Нефть принеси, — улыбнулась я.

— Насмешка это. А я бы ничего не пожалел, я бы в город слетал, раз такое дело.

И не успел он договорить, как сильный удар чуть не сбил его с ног.

— Убирайся! — заорал Иван, швыряя на него дверь ногою.

Мастер остановился, схватившись за спину, ожидая разъяснительной шутки.

— Убирайся! — и дверь влетела намертво, и гул прошел по стенам.

Я окаменела. В коридоре шаркали удаляющиеся шаги. Иван сидел, трудно дыша, с тяжелым обезображенным лицом. Опустив голову, я молча ушла к себе.

Ничего-то сегодня не было, ни ложечки, ни… этого. Они уничтожили друг друга. Остается собрать черные палочки и поплакать над ними, вот все, что осталось от воздушных замков моей любви. Как мне жить? Я уже не могу не судить Ивана. Как мне жить?