Астра - Избегнув чар Сократа

«…И последний рывок — стану геологом. В тайге, у костра, среди добрых и сильных людей я найду себя. Необыкновенно! Или опять не то? И самое страшное, что на дне моей души лежит моя судьба, смотрит глазами матери и брата и говорит „Все равно ничего выйдет, дуреха!“ Прочь, прочь, сделаю как решила!»

Озадаченная, с дневником в руках, женщина не услышала хлопка входной двери. На пороге появилась дочь. И остановилась, как вкопанная. Потом круто повернулась и выбежала вон.

Порывистый ветер мая гнал по асфальту обрывки бумаги, мусор, целую газету, бросал в лицо колкие песчинки. Девушка стремительно шла к метро. В белом платье, с косой до пояса, с ниткой красных, как ягоды, бус, прямая, даже слегка прогнувшаяся, как ходят юные и невинные, она почти бежала, не различая сквозь слезы ничего перед собой.

— Невозможно! — кричало в ней. — О, стыд!.. там столько всего! Невозможно, невозможно… Вот откуда ее сверх-проницательность! Исчезнуть, пропасть, не жить! Не могу больше, не хочу, о, позор!.. Анна Каренина бросилась под поезд.

Качнув стеклянные двери, сбежала на платформу, встала у самой кромки. В тоннеле показался поезд, ближе, ближе. В груди все горело. Она смотрела на рельсы, под набегающий голубой состав. И вдруг образ матери запретительно встал перед нею: «Не заслужила!».

Двери раскрылись. Астра вошла в вагон и села, опустошенная, на свободное место.

Сосна была высокая и прямая, как орудийный ствол. Нижний сук ее отходил метрах в шести над землей, и ухватиться за него можно было только в прыжке с крыши.

Кир Васин, угловатый спортивный старшеклассник, рыжеватый, загорелый, с белыми бровями, уже проделал опасный полет и, освеженный риском, взбирался выше.

Сверху дачный поселок был такой же серый, как и снизу. Те же огороды, старые деревянные и новенькие краснокирпичные дома, линия железной дороги и темная зелень леса, стоящая сразу за околицей. Уф. Ну и лады, ему это пополам, фиолетово. Его вообще тянуло только рискнуть, взлететь, исчезнуть для окружающих. Как исчезнуть? Легко. Эти лохи не смотрят вверх, окликая или оглядываясь, все привязаны к своему уровню, как муравьи.

Внизу управлялась со стиркой хозяйка дачи Маша. Маленький сынишка ее играл возле корыта. В отличие от прежних лет, когда Кира отправляли на лето под Владимир к бабушке, мать сняла дачу в Подмосковье, даже в спортлагерь не отпустила, и приезжала каждый день. Надзор по полной схеме. Заслужил.

Изгибаясь под уколами сосновых иголок, Кир поднялся до последнего надежного сука. Подергал, замкнул пальцы и обвис плетью, не касаясь ногами. Сосна, утолщаясь, уходила вниз, вниз, туда, где на зеленой траве валялись обломившиеся веточки и коричневые старые шишки. Кир закрыл глаза. Нехило. На сколько его хватит? Как сокрушительно подскочит земля, расцепи он сейчас пальцы!

На запястьях розовели ниточки шрамов.

Одновременно, в висе, он отслеживал еще кое-что. Именно то, что в Подмосковье на многие круговые версты не осталось ни одного затаенно-тихого места. Повсюду колышется море шума, сгущенного подобно сине-голубой карте морских глубин. Вот высоко в небе тянет резину самолет, зудит, зудит, как зубная боль… и нарастает шум электрички… максимум… стихла. А трактор за поселком и не умолкал, и жучит колесами дальний самосвал.

Самосвал! Давно, еще в седьмом классе, у него чуть крыша не поехала от этого металлоломом. Учебник шофера третьего класса заколебал его, неопытного шнурка, блеском технической мысли, осуществленной в автомобиле. Освещение, повороты, остановка на скорости, невероятная энергия бензина… Как можно это измыслить человеческой головой? Но карданы, карданы… конец света! Как раз тогда они продали старый отечественный комод на колесах и купили серого авдеича. Он рисовал детали, словно картины, в объёме, с подсветкой. И все бы ништяк, но случайно в тетрадь заглянул отец. Горный инженер, кандидат наук, он привычной рукой черканул недостающий штрих. Кир чуть не заорал от ярости, разнес в клочья оскверненную тетрадь и бесповоротно охладел к технике.

Вообще, олды… сложное дело. Ах, трудный возраст, ах, еще что-нибудь. А если его воротит от их въезда? В конце концов, это его личное дело! Матери с ее веселой небрежностью да с пирогами-пышками еще удается кое-когда пробиться в его ракушку. Отцу — никогда! Для отца у него либо грубость, либо высокомерный спор. Этим летом отец приглашал его с собой в тайгу в экспедицию. Отпад, лафа, как говорится, но Кир отказался. Батый-начальник!

Юноша подтянулся на руках и мягко сменил положение. Теперь он сидел на ветке, держась за нее обеими руками, ощущая спиной мерное покачивание ствола. Полосочки на руках побагровели.

Внизу на участке Маша выплеснула мыльную воду, направила в корыто струю из шланга. Звонко и музыкально разнеслась в воздухе встреча воды и жести.

В восьмом классе Кира опалило. Музыка! Инструмента в доме никогда не было, кроме лопаты-гитары, этого драйва на тусовках, как водится. Мать любила другую музыку и собрала превосходную фонотеку, так что Кир умел слушать. Но в восьмом классе! Что с ним случилось в восьмом классе? Озарение, золотой пожар! Он замирал на ходу, следя мелькнувший звук, он создавал систему записи, он развинчивал мелодию на части, доискиваясь «рацио»… И тогда музыка своенравно отлетала, а он отвратительно пустел, пока «в ямку не набиралась вода и не возвращалась первая свежесть».

В стремлении охватить всю музыку целиком, он ходил на все исполнения кряду и слушал, слушал до потери пульса. Но однажды грубо покинул концертный зал, взбешенный «неверным» исполнением любимого этюда. В куртке на молниях, в шапочке на самые глаза, он стоял-выстёбывался в вагоне метро, пугая пассажиров свирепостью своего фейса. Он убил бы этого лабуха, этого чмо, убил бы на месте!!

Кстати, об убийстве.

Кир осторожно поправился на ветке, чистое резкое лицо его не по-хорошему напряглось. Как чипово влипают «ребята» на экранах! Хуже младенцев! Уж он бы не лопухнулся, он по секундам просчитал бы… Но тут на скуле вспыхивает обычно брезгливый тик, и Кир поневоле расслабляется. А вот вихляться с калашом наперевес в дыму и перебежках, или теснить толпу, а в толпе девушки… вломно с таким накатом на уроках в классе.

Отлепив от сука ладони с налипшими на них желтыми чешуйками, он осмотрел свои шрамы, лизнул языком. Закрепился на ветвях коленями и локтями и стал смотреть в небо.

Гонимые высотным ветром, неслись на запад белые облака-кочки, пронзенные навылет стрелой самолетного следа. Там на просторах бушевал, надо думать, настоящий высотный ураган, властитель пятого океана. А здесь, на земле, все отзывалось хиленькими ветерками. Вот если бы сверху, прямо из облаков, свесился канат или пара гимнастических колец, он не задумался бы ни на минуту!