Зоран Живкович - Четвёртый круг

Больной прибыл вместе с моим высоким возлюбленным. Тот вез его в инвалидном кресле на колесиках. В первый момент меня пробрала дрожь от увиденной картины. Он показался мне жутко изуродованным, словно был взят из фильмов ужасов, которые я так ненавижу. Но потом я обратила внимание на его глаза, единственную живую часть его тела, которые просто лучились умом и добротой, — и во мне пробудилось сочувствие. Человек с такими глазами никак не может быть чудовищем.

Но даже если б я поддалась первому впечатлению о нем, я ни в коем случае не показала бы этого — не только потому, что этого не позволяла мне моя роль хозяйки (гостям в зубы не смотрят, не так ли?), но и потому также, что между больным и моим ребенком сразу же установилась очень близкая связь. А я ни за что не хотела оскорбить чувства моего чада.

Обычно младенец оповещал о прибытии гостей тем, что на короткое время открывал глаза и устанавливал со мной телепатическую связь (счастье, что Шри об этом и не догадывается), но сразу после этого опять погружался в свое отупение, абсолютно не интересуясь внешним миром. Я уже уверилась, что дело в своеобразной монголоидности с какими-то необычными сопутствующими явлениями, но как же я ошиблась в своем маленьком потомке…

Сообщив о прибытии двоих последних гостей, ребенок, к моему изумлению и восторгу, больше не выключался и не закрывал глаза. Это не могло быть случайностью, что вскоре и подтвердилось. Он наконец нашел родственную душу. Некоторое время меня терзала ревность, что мое законное место занял какой-то чужак, и даже начала мучить совесть из-за этого (ибо когда отношения между детьми и родителями портятся, то в этом, как правило, виноваты последние), но удовольствие, которое получал младенец, быстро прогнало все эти нехорошие мысли.

Ребенок был действительно в восторге от связи с парализованным гостем — я безошибочно чувствовала это в каждом его жесте. С больным он также установил телепатический мост, что было единственно возможным, потому что тот, бедняга, иначе никак не мог общаться с миром. Так, благодаря посредничеству младенца, я получила возможность заботиться о больном, исполнять его желания и удовлетворять потребности, а он в ответ почти все время своего бодрствования проводил в общении с ребенком, несомненно, получая от этого удовольствие.

Я слышала лишь обрывки их разговоров. По правде говоря, я не была в восторге от этого — нет, речь не шла о вещах, которые могли бы испортить маленькое существо, но все же мне казалось неподходящим, что он в его возрасте без устали углубляется в теоретическую физику и космологию. Но они словно не знали других тем. Я бы еще поняла интерес ребенка к этим предметам, будь его отцом Шри, но с учетом того, чьи гены он унаследовал помимо моих, что-то тут было не так. Однако я не протестовала, не желая мешать их приятному общению.

Ловкими движениями, выдававшими богатый опыт, мой игрок расстелил сукно, раздал фишки, проверил движение колеса. Все пристально следили за ним, я почувствовала, что на миг прекратилось и общение ребенка с больным. В тот момент где-то в глубине моего сознания прозвенел колокольчик, но я тогда не узнала в нем сигнал тревоги. А затем события начали развиваться с необыкновенной скоростью.

Непонятно почему, все поставили свои фишки на один и тот же номер; крупье, как будто по некому неслышному приказу, сделал то же и с фишками, выделенными больному, так что на одном месте оказалось сразу пять крупных ставок. Не играли только ребенок и я: он — по понятным причинам, из-за возраста, а я — потому что мне никто не предложил. Ладно, не важно…

Здесь, очевидно, играют ва-банк, подумала я машинально. Всё ставится на один раз (причем на один номер) — и будь что будет. Я посмотрела на крупье, потому что сердце мое затрепетало от мысли, что мой избранник вмиг проиграет все, но на его лице не было и следа волнения. Собственно, как и полагается настоящему игроку. Часть этой самоуверенности передалась и мне, и я не без некоторого злорадства оглядела собравшихся игроков. Выражения их физиономий свидетельствовали о волнении, но не о страхе. Даже на обычно неподвижном лице больного, похоже, появилась новая гримаса, но я никак не могла ее истолковать.

А затем крупье запустил шарик.

Задолго до того, как безупречно круглый кусочек слоновой кости начал приближаться по откосу из красного дерева к небольшим перегородкам с номерами, я поняла, что происходит нечто необычное. Из сознания ребенка стали струиться волны наслаждения, которые быстро начали усиливаться, образуя сильную обратную связь. Они уже почти достигли той степени, после которой возвращение невозможно, когда меня, абсолютно не готовую к этому, осенило, в чем дело.

Я послала больному отчаянный взгляд. Неясная гримаса на его лице превратилась теперь в явную судорогу похоти. Мерзкий извращенец! Чудовище! Уродина! Педофил проклятый! Как он мог? Это же еще ребенок!

Но тут по телепатической связи оргазм полностью перешел с ребенка на меня; больной отбросил младенца как использованный детонатор или инструмент, а из моей головы исчезли все мысли, кроме одной — значит, все это ради меня! Но почему?

Однако не было времени на дурацкие вопросы. Наслаждение было столь сильным, что я вмиг потеряла сознание. Ничего удивительного — я уж забыла, когда последний раз была с мужчиной. Сейчас все было гораздо сильнее — словно я занимаюсь любовью с пятерыми мужчинами, и нам всем удается, одновременно достичь оргазма. Боже мой, я и не предполагала, что столь развратна…

Шарик неумолима скатился вниз и наконец остановился. На нужном номере, разумеется. В тот же миг мое сознание растворилось в жестокой белой вспышке, поглотившей собой все. И все же, за долю секунды до того, как я окончательно ослепла, я успела заметить в дверном проеме озаренную солнечным светом фигурку с поджатым хвостом. Он держал длинные косматые руки над головой, образуя большими и указательными пальцами неуклюжее изображение круга, а под его ступнями лежали две этих отвратительных черепахи.

Моя растворенная сущность неодолимо помчалась к этому кругу и нырнула в него, а потом ничего больше не было, кроме абсолютной пустоты и тьмы какой-то чужой звездной ночи.

Вспышка сверкнула яркая, и я глаза закрыл.

Но сила ее и под веками моими морщинистыми тьму безвидную яркостью своей наполнила, и я будто и далее смотрел на знамение Господне, что в месте самом неприличном явилось — среди нечистот и смрада жилища дьявольского. Пока я жмурился так, видя при этом все, ощущение странное, обманчивое в сознании моем смущенном явилось — словно в пропасть какую-то бездонную, головокружительную падаю я неумолимо, как со скалы в горах. Но, к удивлению моему, страха не чувствовал, хотя всю жизнь высоты боялся, даже небольшой, такой, до которой подмостья Мастера деревянные достигали.