Мартин Эмис - Беременная вдова

— Тебе нравится?

— О да, — сказал он.

— А почему именно?

— Ну, как. Она такая… здравомыслящая. — Он зевнул и, поддавшись редкому приступу нестеснительности или искренности, растянулся в своем директорском кресле, выпятив лобковую кость. — Высокий ум, — сказал он. — И настолько здравомыслящая. После Смолетта со Стерном и со всеми остальными ненормальными чудиками. — Со Стерном у Кита дело не пошло. Он захлопнул «Тристрама Шенди» странице на пятнадцатой, когда ему попалась фраза «вскочивший на своего конька». Но Смолетту он простил все за его осмотический перевод «Дон Кихота». Всем этим мыслям он, видите ли, предавался еще некоторое время. — Нет, Джейн мне страшно нравится.

— Там ведь все про брак по расчету, нет?

— По-моему, это выдумки. Эта героиня говорит, что брак по расчету — «ужаснейшая вещь на свете». Кэтрин. А ей всего шестнадцать. Изабелла Торп хочет выйти замуж по расчету. Изабелла классная. Настоящая сука.

— Сегодня Глория Бьютимэн должна была приехать. Но у нее случился рецидив.

— Очередной бокал шампанского?

Нет, она еще от первого отходит. Причем не притворяется. Йорк ее устроил в клинику на Харли-стрит. Ей какого-то вещества не хватает. Диогена. Нет, конечно, не диогена. Но чего-то такого, что очень похоже на диоген.

— М-м. Как эскимосы. Как индейцы. Один глоток виски — и все. Только и могут, что вокруг крепостей околачиваться. У них было такое подплемя, что ли. Называлось Околачивающиеся Вокруг Крепостей.

— Мы ведь только этим и занимаемся. Вокруг крепостей околачиваемся.

Шехерезада имела в виду их недавнюю вылазку — из одного замка в другой замок, из замка Йоркиля в замок Адриано.

— А тебе как, твоя нравится? — спросил Кит. — Что за книга?

— О вероятности. Вполне. Парадоксы. Или, не знаю, просто сюрпризы? По-своему захватывающая. Только человеческих тем как-то маловато. — Теперь и сама Шехерезада зевнула с голодным видом. — Пожалуй, пора в душ.

Она поднялась.

— Ой, — произнесла она и секунду изучала ступню, вывернув ее кверху. — На колючку наступила. Адриано опять ужинать приходит. С корзиной. «Обеды на колесах». Ты не против, если он придет?

— Не против ли я?

— Ну, он временами слегка надоедает. А ты… Иногда мне кажется, что ты против.

Кита впервые охватило это чувство: нахлынувшая необходимость в страстной речи, в стихах, в признаниях, в слезах нежности — прежде всего в исповеди. Все законно, все утверждено. Он до боли влюблен в Шехерезаду. Однако эти абстрактные обожания были частью его прошлого, и теперь он уже понимал, что в состоянии с ними справиться. Прочистив горло, он сказал:

— Он действительно слегка надоедает. Но я не против.

Она подняла глаза на окраину поля, где паслись три лошади.

— Лили говорит, ты мух ненавидишь.

— Верно.

— В Африке, — произнесла она в профиль, — целый день смотришь на эти бедные черные лица. У них мухи на щеках и на губах. Даже в глазах. А они их не отгоняют. Привыкли к ним, наверное, вот и все. Люди к ним привыкают. А лошади — никогда. Погляди на их хвосты.

И конечно, он наблюдал, как она повернулась и двинулась прочь: мужские шорты цвета хаки, мужская белая рубашка, лишь наполовину заправленная, прямая походка. Рубашка ее была сырая, а на ключицах лежали стебельки травы. Стебельки травы поблескивали в ее волосах. Он откинулся. Лягушки, сосредоточившиеся в мокрой почве между огражденными клумбами, булькали и удовлетворенно ворчали. Это доходило до его ушей словно ступор самоудовлетворенности — будто кучка толстых стариков разбирает по пунктам всю свою жизнь, честно и прибыльно прожитую. Лягушки в своем мелком болоте, в своем ступоре.

В безвкусном жилище вяза смеялись желтые птицы. Выше — вороны, с лицами изголодавшимися и озлобленными, лицами наполовину вырезанными, выгрызенными (ему представились черные кони на шахматной доске). Еще выше — достойные Гомера старатели высших сфер, плотные и твердые, словно магниты, в строю, похожем на острие копья, нацеленное на землю где-то далеко за горизонтом.

Прошло двадцать страниц. Странно, как небо, за которым наблюдаешь, кажется неизменным; но потом, абзац спустя, смотришь: та рыба-меч исчезла, на смену ей пришли Британские острова (форма, на удивление популярная у итальянских облаков)… Лили молча сидела напротив. На коленях у нее лежал нераскрытый том «Общественный порядок и человеческое достоинство». Она вздохнула. Он вздохнул в ответ. Оба они, сообразил Кит, расходовали плохонький, никому не интересный воздух. Помимо всего прочего, они испытывали чувство второсортности, какое обычно бывает у давно живущей вместе пары, когда поблизости пробуждается что-то романтическое. Лили неряшливо проговорила:

— Она все подумывает об этом дельце.

Кит проговорил еще более неряшливо:

— Абсурд какой-то.

— Мальчик с пальчик хочет свозить ее на бой быков в Барселоне. На собственном вертолете.

— Да нет, Лили, ты хочешь сказать — на самолете.

— Не на самолете. На вертолете. У Мальчика с пальчик имеется свой вертолет.

— Вертолет. Это верная смерть. Сама прекрасно знаешь.

— Если бы его вытянуть в длину, он стал бы очень привлекательным.

— Но его не вытянуть. И потом. Он не просто карлик. Он смехотворный карлик. Не понимаю, почему бы нам просто не засмеять его, чтобы освободил помещение.

— Ладно тебе. У него симпатичное лицо. К тому же он харизматическая личность. От него глаз не оторвать, не находишь? Когда он ныряет или на перекладине.

Перекладина — такого устройства Кит до сих пор почти не замечал. Он полагал, что это какая-то сушилка для полотенец. В последнее время Адриано постоянно крутился и похрюкивал на перекладине.

— Взгляда не отвести, — продолжала Лили.

— Это верно. — Он закурил сигарету. — Это верно. Но только потому, что находишься в полной уверенности: он вот-вот долбанется. Знаешь, из-за него я себя чувствую настоящим леваком.

— Прошлой ночью ты не так говорил.

— Верно. — Прошлой ночью он говорил, что всем мудакам-аристократам следует брать пример с Адриано. Это означало бы конец классовой войне и мир на веки веков. Все усилия и затраты, на которые он не скупился в поисках новых увечий — да его и вешать не стоит, этого Адриано. Дать ему веревку, показать дерево или фонарный столб, и все. — Ага. Но ведь он еще ходит, Мальчик с пальчик этот. Вот в чем незадача. Он не Мальчик с пальчик. И не мышонок-силач, и не муравей-гигант. Он — Том из «Тома и Джерри». У него девять жизней. Все время выкарабкивается.

Прошло несколько страниц.

— Ты из-за Вайолет расстроился.

— С чего бы мне расстраиваться из-за Вайолет? У Вайолет все нормально. С футбольными командами не гуляет, ничего такого. Давай не будем про Вайолет.