Владимир Кунин - Интердевочка

Сергеевна взяла в руки бутылку и спросила:

- Это чего?

- Ну, сладкое! Не помнишь, Сергеевна? Танька уже приносила такую. Из яиц сделано, - ответила Нинка.

- Ой, вкусная!! - вспомнила Сергеевна.

- Откуда это все, Танечка? - Интересуется доктор.

- С работы, - не было сил ничего выдумывать.

- Совместительство, что ли? - позавидовала Нинка.

- Ага.

- Где?

- В «Интуристе».

Смотрю, моя бутылочка уже пошла по кругу.

- Тоже сестрой?

- Милосердия, - усмехнулась я. - Ляль, прикури мне сигаретку и налей чайку. Пусть остынет. Я пока полежу. А то вторые сутки без сна…

- Ну, давайте, - Сергеевна подняла стакан с «Адвокатом». - Тань, может, примешь капельку?

- Таня же не пьет, Сергеевна! Сколько раз говорить? - Нервно заметила Лялька.

- За все хорошее, - Сергеевна шлепнула полстакана.

- Живут же люди, - выпила Нина. - А я все думаю, чего это Татьяна исключительно - сутки через трое?

- Рыба ищет где глубже… - Сергеевна прикончила стакан.

- Закусывайте, Сергеевна! - строго сказал Владимир Александрович. - А то так до утра не дотянете.

Он заметил, что у меня погасла сигарета, и дал мне прикурить моей же зажигалкой.

- Нравится? - Я увидела, как он рассматривает зажигалку.

- Прелесть.

- Возьми себе…

- Что ты!

- Бери, бери. У красивого мужика должны быть красивые вещи, - я и сама не заметила, что разговариваю с ним на «ты». - Ребята, вы одну плитку шоколада распатроньте, а вторую… Сергеевна! Спрячьте вторую плитку для внучки. Вон ту, с собачками.

- Это правильно. Давай, - Сергеевна сунула плитку в карман замызганного халата. - Ты у нас, как божий ангел, Татьяна.

Мне это так понравилось, даже спать расхотелось.

- Кто у нас не охвачен? - говорю. - Нинка, забирай всю сигаретную «фирму»! Оставь открытую пачку. До утра хватит.

- Танюшка! Слов нет!..

- А ты, Лялька, достань у меня из сумки пакет. И примерь. Вроде бы твой размер.

Лялька залезла ко мне в сумку и достала оттуда пакет с натуральными джапанскими кроссовками на липучках. Тут все отпали! Кроме Сергеевны:

- Хорошие тапочки. Ноги в них не потеют?

- «Тапочки»?! - Еле выговорила Нинка. - Да это!.. Это…

- Королевский подарок, - усмехнулся наш доктор.

Лялька - та просто онемела. Стоит, прижала кроссовки к груди…

С днем рождения, Лялька, - устало говорю я. - Желаю тебе всего самого лучшего. И обязательно в этом году поступить в институт.

- Ой, правда! У меня же завтра день рождения!..

- Сегодня, - поправила я ее. - Уже сегодня.

- Дак налить же надо! - решительно взялась за бутылку Сергеевна.

Но в эту секунду в дверях ординаторской появился больной в застиранном байковом халате.

- Извиняюсь, - сказал он, щурясь от яркого света. - Там, кажется,

Иван Афанасьевич умер.

Нас словно взрывом подбросило!

Ох, и надергались мы с этим Иваном Афанасьевичем! Все пытались вытянуть его с того света. Только появится какой-то проблеск, снова старик от нас уходит. Уплывает Иван Афанасьевич по другую сторону бытия, где уже никому ни хрена не требуется.

Мы с Нинкой ассистируем, путаемся, как слепые котята, но вроде все путем. Лялька тут же, на подхвате. Сергеевна мечется.

Тогда Володя раскрыл ему грудную клетку, взял сердце Ивана Афанасьевича в руку и… Пошел прямой массаж! Зачавкало, слава богу. Заработало…

…Едем из операционной в палату. Я как была в ординаторской босиком, так босиком и шлепаю, качу рядом с каталкой капельницу на колесиках. Нинка на ходу подушку кислородную поправляет. Владимир Александрович за пульсом старика следит. Все кровью заляпаны, маски на шее висят. А вокруг больные. Всполошились, бедняги, перетрусили. И этот стоит - гонец в кальсонах.

- «Умер», «умер»!.. Паникер несчастный, мать твою за ногу, - говорю я ему. - Ну-ка, марш все по палатам!

- Танюша, увидимся сегодня вечером? - тихо спрашивает меня на ходу Владимир Александрович. - Сходим к моему приятелю, посмотрим видео…

Ах, крепенький паренек! Только что в человеческой крови руки полоскал, а уже норовит ко мне под юбку залезть!

- Где же ты раньше был, Вовик? - смеюсь я, а сама слежу, чтобы игла из вены Ивана Афанасьевича не выскочила. - Теперь - хана. Замуж выхожу…

В пятом часу утра я села раскладывать лекарство по записи к утреннему приему. Бежит Лялька. Глаза - девять на двенадцать. Оглядывается по сторонам, будто ее партизаны в разведку послали. Подлетела ко мне и давай шептать.

- Ладно, - говорю. - Не гони картину. Подождут.

Я встала, зашла к Ивану Афанасьевичу, поправила кислородную трубочку под лейкопластырем на его небритой верхней губе, уменьшила частоту подачи капельницы, послушала, как он дышит, и вышла из палаты. Заглянула к Нине на первый пост:

- Нинуля, посмотри за моими. Я минут на десять смоюсь.

На лестнице меня уже ждала Лялька. Любопытная, как кошка!

- Можно мне с тобой?

- Косынку поправь. Ходишь как халда.

Спускаемся во двор. Больничка у нас старая, со времен царя Гороха. Дворик такой серенький, петербургский. А посреди двора стоит голубая «семерка» с распахнутыми дверцами и сама Кисуля при полном параде сидит за рулем и приемничек крутит. Рядом Симка-Гулливер. Выставила свои длинные ноги наружу и покуривает.

- Привет, - говорю. - Каким ветром?

- Заходи! Гостем будешь! - С грузинским акцентом отвечает Кисуля и открывает задние дверцы.

Мы с Лялькой влезаем в машину, закуриваем. Лялька глаз оторвать не может от Кисули и от Гулливера. Конечно, девки прикинуты будь здоров и не кашляй. Ляльке такое и не снилось…

Кисуля осторожно покосилась на Ляльку. Я ее успокоила:

- Теоретически ребенок подкован.

- Пора в свет выводить, - смеется Гулливер.

- Перебьется, - говорю. - Работа была?

- Да ну… Фуфло одно, - машет рукой Кисуля. - «Штатника» из валютного бара вынула, а он в нажоре. Лыка не вяжет - в дело употреблен быть не может. Возился, возился - все без толку. Только время потеряла.

- И мимо денег пролетела?

- Она-то не пролетела, - смеется Гулливер. - Она свои сто баксов скушала. Это я пролетела. Но как! Сдохнуть можно!.. Кидаю Генке-халдею пятнашку. Он меня сажает стол в стол со здоровенным френчем. Бугай выше меня. Плечи - во! Морда - застрелись!.. К трем часам ночи я его в тачку, везу к себе, а он мне по дороге заявляет, что женщинами не интересуется, а любит только мужчин. И если я ему сейчас мужика предоставлю - триста франков мои. Ну надо же! Я ему говорю: «Ах ты ж, гомосек несчастный! Я на тебя полночи убила… Плати неустойку!» Алексей Петрович, водила из второго таксомоторного, - ты его знаешь, - хохочет - я думала, мы во что-нибудь врубимся. Короче, разворачиваем тачку и обратно. Вот и считай - пятера - на входе, рупь - гардероб, пятнашка - Генке, четвертак - Алексею Петровичу. Одни убытки…

- Неустойку сдернула?