Клара Санчес - Последнее послание из рая

Наступает момент, когда я решаю больше не ждать и выхожу из лабиринта, хранящего тайну.

Когда я возвращаюсь домой, звонит Таня. В Испании одиннадцать часов ночи, а в Мексике четыре пополудни. Она сообщает, что хочет поговорить со мной, таким мелодичным голосом, что я ее почти не понимаю.

– Мой брат был связан с очень опасными людьми, – говорит она.

Я советую ей рассказать об этом полиции, так как мне не приходит в голову ничего иного.

– Это не так просто. Мой муж и слышать не хочет о полиции. Они сразу набросятся на него.

– А я ничего не могу поделать, – отвечаю я.

– В Мексике все сложнее, – говорит она. – Пойми – мы с Эдуардо здесь иностранцы.

– Да, но здесь дело не сдвинулось с мертвой точки. Никаких следов Эдуардо.

– Ты говоришь так, словно произошло… – произносит она в отчаянии, приглушенном мелодичным выговором, – словно произошло…

Мне хочется спросить у нее то, что я давно хочу выяснить, хотя теперь это желание уже не так велико.

– Ты счастлива?

Как и следовало ожидать, сначала она испытывает некоторую неловкость, но потом отвечает:

– Ты так романтичен, романтики обычно пользуются большим доверием. Вы не способны причинить вред кому бы то ни было.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Ты никогда не была романтичной, правда, Таня?

– Я тобой восхищаюсь, поверь мне.

– Я тебе скажу о том, что считаю правдой. Эдуардо не вернется. Не знаю, случилось с ним что-нибудь или он исчез по собственной воле. Единственное, что я знаю, это то, что он не вернется. Выброси из головы мысль о том, что снова увидишь его. Я сожалею.

Заметно, что Таня расстроена, что я причинил ей страдания.

– Тебе не следовало говорить мне это.

– Ты это знаешь не хуже меня. Возможно, он сам добровольно ушел из нашей жизни. Я этот его поступок тоже не одобряю.

– Он такой хорошенький, – говорит Таня. – Помнишь, как мы купались в бассейне? Ты был настоящий мужчина, а он, он очень страдал оттого, что не похож на тебя.

– Думаю, он слишком умен, чтобы позволить кому бы то ни было обмануть себя, загнать в тупик, справиться с ним, – говорю я.

– Да, возможно, – говорит Таня. – Но я скучаю по нему. Знаешь что? Когда мы были детьми, мне часто снилось, что Эдуардо потерялся и мы не можем его найти. Потерялся в огромной толпе. Такой миниатюрный, такой тоненький пропал среди других людей, как будто его поглотили пустоты между людскими телами и глазами, – людей, которые не обращали на него внимания. Или еще: мы гуляем по полю, и вдруг пространство перед нами разверзается, превращается в бездну, и мы видим только эту бездну, больше ничего. В душе я очень радовалась, что это только сон. А то, что происходит, это сон?

– Когда речь идет о сне, есть основания сомневаться, но мы имеем дело с реальностью. А реальность несомненна.

– Ты всегда казался старше, чем был на самом деле, правда.

Спросить бы ее, почему она никогда не входила в мой душевный мир. Почему ни разу не вошла в мою жизнь. Но что она могла знать о том, что я так ценил? Что могла знать о себе самой в моих мыслях?

Я целую вечность не был в Соко-Минерве. «Аполлон» – это настоящее, Минерва – это прошлое. Заезжаю в пиццерию «Антонио», потом в химчистку. Я думал, что это место будет наполнено тенями, но встречаю там тех же самых, только слегка постаревших людей, которые держат в руках те же самые чашки с кофе, те же самые сигареты и разговаривают теми же самыми голосами. Стоит на своем месте и «альфа-ромео» с ребенком внутри. Конечно, кого-то не хватает, в жизни происходит так, что тот, кого нет, не считается. Остальные просто не замечают его отсутствия. Не может жить тот, кто не живет, а жизнь суть совокупность тех, кто живет. Доказательством этому служит то, что все продолжается по-прежнему, несмотря на то что я в Соко-Минерве долго отсутствовал. В Великой памяти существует всего одна возможность запомниться, та, что существует сейчас. Я покупаю косынку для Ю и очень надеюсь вручить ее ей. Мечтаю о том, как она входит в квартиру сто двадцать один, а я сижу там и ожидаю ее. Думаю о том, что это мечта о голове, о волосах, собранных в конский хвост, о лице цвета белого фарфора, о красных губах и о таинственных, спрятанных за щелками глазах. Они смотрят изнутри и как бы предвосхищают свой взгляд. Я осторожно помещаю эти думы в ее головку и с любовью оставляю их среди других дум, которые мне неизвестны.

После завтрака мать углубляется в изучение журналов по оформлению интерьера и в объявления о продаже домов, а я надеваю свой лучший костюм и бреюсь, потому что было бы неприятно показаться Ю хотя и не очень, но все-таки больным. Перед тем как уйти, я спрашиваю у матери, как идут дела с выбором дома и остановила ли она уже на чем-нибудь свой выбор. Она мне признается, что никак не может сделать выбор между большим загородным домом и квартирой в Мадриде, занимающей целый этаж. Я говорю ей: «А почему бы не выбрать и то, и другое?» Она задумывается, словно подсчитывает богатства своего суженого. Я кладу в карман косынку и ключи от машины, беру несколько банок пива и выхожу на улицу. На небе меня встречает багрянец, словно во вселенной занимается огонь.

Я повторяю вечерний маршрут прошлого дня. Автострада и отрезок пути, застроенный домами прошлого века, а далее – Кастельяна. Мне никак не приходит на ум, как объяснить Ю свое решение преподнести ей подарок. Так что косынка, лежащая в кармане, слегка нервирует меня.

Это так легко – подойти к кремовой двери и открыть ее. Я закрываю ее за собой и сразу же, посмотрев вокруг, замечаю нечто новое. Кровать застелена, а грязные рубашки и кальсоны Эдуардо исчезли из поля зрения. В туалете не только повешены прежние полотенца, но и появились новые, возможно, более чистые. Я делаю, по-видимому, ошибочное заключение, что это Ю завершила начатую мной работу. Либо она, либо Эдуардо. Я включаю отопление, открываю банку с пивом, сажусь и жду. Не хватает только телевизора. Ни на секунду не исключаю возможности того, что она не придет, потому что невероятное никогда не сбывается. Мне очень скучно, и в то же время мною овладевает такое нетерпение, что я выкуриваю сигарету из коробочки, стоящей на кухне, и выпиваю все пиво, кроме одной банки.

Около восьми часов слышу звук открываемого замка. После чего входит она. Закрывает дверь и говорит мне: «Привет!» Стоило случиться чуду, как приходит понимание того, что вообще ничего не случилось. А то, что случилось, кажется вполне естественным, но что было бы, если бы этого не случилось? А что, если бы она не пришла? Тогда осталось бы одно нетерпение. С этим непреодолимым нетерпением я смотрю на нее и говорю:

– Ты пришла.

– Я и вчера приходила, – говорит она. – А ты уже ушел. Я заметила, что ты наводил здесь чистоту.