Ирина Лобановская - После третьего звонка

Виктор мельком взглянул на Петра и провел рукой по волосам. Тот внимательно слушал так же, как и дочка.

— Слышу вот по утрам "Несе Галя воду" и грущу. Я, может, и на Оксане-то женился из-за одного ее имени!

Идиот! Не нужно было при дочке! Ну ладно, уже большая, поймет! А на нет — и суда нет…

— Раньше у тебя существовала совсем иная версия, — заметила Таня.

— Правильно говоришь, — вздохнул Виктор и снова мельком взглянул на Петра и Танюшу: они оба, кажется, увлеклись его разглагольствованиями. — Но ведь я лицедей! Ты знаешь разницу между лицедейством и артистизмом? Чему вас только учили во ВГИКе! Лицедей — это попросту притворщик, а настоящий артист притворяться не умеет, зато он может свободно отпустить свою душу на один вечер прогуляться на ближайшую дискотеку и пригласить на время другую! Пока идет спектакль.

— Что ты врешь? — пробормотал Петр.

— Это правда, — опять вздохнул Крашенинников. — В театр с любимой не ходишь? А не дурно бы! Клевая мыслишка. В другой раз пойдем с нами вместе, Танюша знает, что лучше смотреть.

Дочка серьезно кивнула. Нож потихоньку отклонялся от ее шеи.

— Впрочем, театр, — это теперь не шибко актуально, — продолжал Виктор. — Я тут недавно попытался кое-какие книги продать, деньги были нужны. Дохлый номер, не взяли! В буке объяснили, что спроса на книги больше нет, духовные ценности похерили, победу одержали материальные. Выпьем, Петр?

Петр отрицательно покачал головой.

— Ну, дело твое! И почему тебе водяра не в кайф? — Виктор налил себе. — Жизнь изменилась, Танюша, вчистую… Хотя народ по-прежнему безмолвствует. Он всегда безмолвствует, и это не ремарка, а лозунг, девиз, целая программа. У каждого из нас есть своя собственная, а есть и одна общая, единая. У тебя, Петр, какая?

Петр снова растерялся.

— Иди ты! — буркнул он. — Мелешь чего-то! Сам не понимаешь!

— Окстись, Петя! Как это не понимаю? — Виктор отпил из стакана. — Этого быть не может, потому что этого не может быть! Так сколько нынче у телевизора программ?

Петр взглянул исподлобья.

— Тоже не интересуешься? А зря! И по каждой — реклама! Это что-то! И мы все ее ждем-с! Завлекательно: Юля хвалится перед совсем не просто Марией то ли юбчонкой, то ли шортиками, бабочки летают, "Орбит" без сахара посасывают, а по "Маяку" "Мотор поет как Паваротти, когда туда пивка нальете"! Удивляюсь, как это великий тенор не подал в суд! За мной бы не заржавело! А бедный Владимир Владимирович? По милости рекламы он чуть не каждое утро достает из широких штанин билет Сергея Мавроди! Я даже заслушался: мало ли что еще из штанин можно доставать! Прости, доченька, я слишком увлекся! С грамотностью просто кранты. То слышу: "А мы что, опять в телевизоре?", то "Леня, Леня, Леонид с телевизора глядит…" На "ящик" залез, что ли? Недавно я в метро чуть в тоннель на полном ходу не выпрыгнул: вошь на бомже увидел. А Татка в вагоне встретила блоху. Но это цветочки. Мои шибко образовавшиеся пацаны без конца номера откалывают: они собираются жить в свободной стихии рынка. Картавый на все согласные русского алфавита Петька сообщил на днях, что он во дворе лепит пиложки из снега и плодает их по доллалу за штуку. Я был ошарашен. Дороговато что-то, говорю, сыночек, один пирожок — и доллар! А он объяснил мне, ничего не секущему в рыночной экономике, что Ванька пледлагал плосить два! Стало быть, Ванька будет бизнесменом рангом повыше.

Обе Тани разом засмеялись. Петр хмыкнул.

— А уж сказки рассказывают! — продолжал с воодушевлением Виктор. — Вот, например, Иван-царевич или Иван-дурак, что, в сущности, одно и то же, после бесполезных поисков Василисы-прекрасной или другой не менее чудесной мадамы в результате происков врагов попадает к Бабе-Яге. И выясняются потрясающие подробности: Баба-Яга, оказывается, доброго молодца кормит и поит, а сама ничего не пьет. — И молока не пьешь? — в изумлении допрашивает Иван-царевич Петькиными устами. — И кефила "Данон"? И чая "Дилма"? И сока апельсинового? И фанты? И пепси-колы? Здесь изумление достигает наивысшего предела. Я ждал, доберется он до пива и водчонки или нет. Не дождался. Ну, это придет попозже.

— Непременно! — отозвалась Таня-большая.

Петр снова хмыкнул.

— Я хочу в туалет! — решительно, без обиняков, заявила Танюша и скосила глаза на Петра. — Как вы на это смотрите?

Виктор застыл от неожиданности, ладони стали мокрыми и холодными.

— Таня, я тебя умоляю, — прошептал он. — Что ты еще выдумываешь…

— Почему я выдумываю, папа? — возмутилась Таня. — Вот странно! Я правда туда давно хочу! А мама меня учила, что терпеть очень вредно, потом я не смогу рожать! Вам бы хотелось, чтобы ваша дочка не смогла рожать и у вас никогда не было бы внуков?

Она сурово покосилась на Петра. Непредусмотренный выпад окончательно смутил его. Он явно не знал, что отвечать и на что решиться.

— У вас есть дочка? — строго продолжала Танюша.

— Нет, — неуверенно ответил он. — Пока нету…

— Ну, значит, будет, — безапелляционно заверила его Таня. — Кстати, вы тоже можете захотеть в туалет, до утра далеко. Это перед кухней налево. Мы как, пойдем туда вместе или вы мне позволите прогуляться одной?

Она была истинной дочерью своего отца. Виктор снова напрягся, приготовившись к самым худшим неожиданностям. Петр смущенно мялся. Девочка явно поставила его в тупик.

Танюша, милая… А она вдруг спокойно встала и отвела от себя руку с ножом. Виктор сориентировался мгновенно. Метко пущенная табуретка сбила Петра с ног, остальное было делом техники: Виктор перемахнул через стол, выбил нож и крепко стиснул два худых костлявых запястья. Таня взяла со стола пустую бутылку и разбила ее о голову Петра.

— Это лишнее, Танечка, — пробормотал Виктор. — Мы так можем его убить…

— Ничего, — безмятежно отозвалась дочь. — Ты все равно уже кого-то убил. Теперь будем сообщниками. Смотри, ему даже ничего не сделалось!

Действительно, Петру снова повезло: бутылка выскользнула из детской слабой и дрожавшей от всего пережитого руки и задела его только краем, оставив на лбу едва заметный красноватый след от удара.

— Таня, веревку! — крикнул Виктор, и дочка метнулась на кухню.

Петр лежал тихо, не рвался, не орал и позволил себя связать, не проронив ни звука. Виктор поднялся с пола, отряхнул руки и, подтолкнув сантехника ногой к стене, посоветовал:

— Теперь спи, дружок! До утра! А мы с Таней пойдем в театр. Как договаривались. И все дела!

— Ну что ты, папа! — укоризненно сказала Таня и отщипнула кусок пирога. — Очень вкусно! Это тетя Тата принесла? Я ведь тебе уже объяснила: после третьего звонка в театр не пускают.

— Ах да, совсем забыл! Старый становлюсь, Танюша, бестолковый… — виновато сказал Виктор. — Тогда ложись спать. Мамы все равно до утра дома не будет. Сейчас я позвоню Анюте и предупрежу, что ты не придешь.