Иэн Макьюэн - Суббота

— Не могу, — еле слышно шепчет Дейзи. — Пожалуйста… я не могу.

— Еще как можешь, цыпа.

Кончиком ножа Бакстер с треском распарывает обивку дивана над самой головой Розалинд. Из уродливого разреза лезет пожелтелый поролон, похожий на подкожный жир.

— Bay! — бормочет себе под нос Найджел.

Рука Бакстера с ножом возвращается на плечо Розалинд. Дейзи бросает взгляд на отца. Что ей делать? Он не знает, что ответить. Она наклоняется, чтобы снять сапоги, но онемевшие пальцы не могут ухватить замок молнии. С коротким стоном досады она опускается на одно колено и дергает замок, пока тот не поддается. Затем, сидя на полу, как ребенок, стаскивает с себя обувь. Все еще сидя, расстегивает застежку сбоку, встает и перешагивает через упавшую юбку. В каждом ее движении — отвращение. Бакстер наклоняется вперед, чтобы покрепче перехватить нож, прижатый к горлу Розалинд, ее трясет мелкой дрожью, но она не отрываясь смотрит на Дейзи. Тео — тот, напротив, не смеет поднять глаз на сестру, уставился в пол. Отводит взгляд и Грамматик. Дело пошло быстрее: Дейзи торопливо снимает, почти срывает с себя и отбрасывает в сторону колготки. Так же поспешно, с тем же ужасом стягивает и бросает свитер. Остается в одном белье — белоснежном, тщательно выстиранном и выглаженном перед путешествием, — но на этом не останавливается. Одним движением расстегивает лифчик, сбрасывает с плеч бретельки — и он соскальзывает по рукам вниз. Только теперь она решается бросить взгляд на мать — один короткий взгляд. Но этого достаточно. Дейзи стоит, не в силах поднять голову.

Лет двенадцать или даже больше Пероун не видел свою дочь обнаженной. Он помнит ее маленькой девочкой, которую они с Розалинд купали в ванне, и, несмотря на свой страх — или, быть может, как раз из-за страха, — видит сейчас перед собой все того же беззащитного ребенка. Но перед ним не ребенок: Дейзи, несомненно, сознает, что понимают ее родители в этот миг, о чем догадываются они по тугой выпуклости ее живота и налитых маленьких грудок. Как же он раньше не догадался? Все так очевидно: перепады настроения, то восторг, то внезапные слезы… Судя по всему, она на четвертом месяце. Но сейчас не время об этом думать. Бакстер не двигается. У Розалинд начинают дрожать колени. Нож не дает ей повернуть голову к мужу, но Пероун чувствует — она хотела бы сейчас взглянуть ему в лицо.

— Ух ты! — говорит Найджел. — Ну ни фига себе! Слышь, чувак, и это все для нас!

— Заткнись, — отвечает Бакстер.

На Пероуна никто не смотрит, и он делает шажок к ним.

— А это что такое? — говорит вдруг Бакстер. — Смотри-ка!

Свободной рукой он указывает на книгу Дейзи, лежащую на углу стола. То ли стремится растянуть ее унижение, то ли скрывает собственное смущение и растерянность при виде беременности. Оба они — еще юнцы, их сексуальный опыт, скорее всего, довольно скуден. Вид беременной женщины их смущает. Может быть, даже вызывает отвращение. Только на это и надежда. Бакстер зашел слишком далеко: назад не повернешь, а что делать дальше, он не знает. В сигнальном экземпляре, лежащем на диване напротив, он видит новую возможность и хватается за нее.

— Найдж, дай-ка мне это!

Найджел поворачивается спиной к Генри и Тео, чтобы взять книгу. Генри придвигается ближе. То же самое делает Тео.

— «Скромный мой челнок». Дейзи Пероун. Скромная Дейзи Пероун. — Левой рукой Бакстер листает страницы. — А ты и не говорила, что пишешь стихи. И что, все это сама сочинила?

— Да.

— Ну ты даешь!

Он протягивает ей книгу:

— Прочти что-нибудь. Самое лучшее. А мы послушаем. Ну, давай.

— Я сделаю все, что хотите! — почти стонет Дейзи. — Все, что хотите! Только уберите нож!

— Слышал? — хихикает Найджел. — Все, что хотите! Ух ты! Скромница Дейзи!

— Ну уж нет, извини, — отвечает Бакстер с таким видом, словно это неприятно ему самому. — А если кто-нибудь на меня бросится? — Тут он оборачивается к Пероуну и подмигивает ему.

Книга дрожит в руках Дейзи; она открывает свой сборник на первой попавшейся странице, набирает воздуху в грудь и уже хочет начать, когда Найджел говорит:

— А про секс у тебя есть? Давай-ка, прочитай что-нибудь этакое!

Вся решимость Дейзи исчезла. Она закрывает книгу.

— Не могу, — жалобно произносит она. — Правда не могу.

— Сможешь, сможешь, — говорит Бакстер. — А то перережу ей горло. Хочешь посмотреть?

— Дейзи, — негромко говорит Грамматик, — послушай меня. Прочти то, что ты раньше читала мне.

— А ты, дедуля, заткнись на хер! — обрывает его Найджел.

Дейзи вопросительно смотрит на Грамматика, затем, кажется, понимает, о чем он. Пролистывает книгу, ища нужное место, бросает быстрый взгляд на деда и начинает читать. Голос ее дрожит и срывается, книга едва не падает из трясущейся руки, и Дейзи приходится взять ее обеими руками.

— Ну нет, — говорит Бакстер. — Так не пойдет. Ты так бормочешь, что ни слова не разобрать. Давай-ка еще раз, сначала.

И она начинает сначала — по-прежнему тихо, но теперь Генри уже различает слова. Он несколько раз пролистывал ее книгу, но это стихотворение, видимо, пропустил. Во всяком случае, оно его удивляет — певучее, задумчивое и намеренно архаичное, словно Дейзи перенеслась в иное столетие. Страх мешает ему слушать, многого он не понимает, многое додумывает сам; но вот Дейзи чуть возвышает голос, в нем появляется ритм, и перед глазами у Генри встают картины, о которых говорится в стихотворении. Он видит, как Дейзи стоит на пляже в летнюю лунную ночь: прилив, море спокойно, воздух напоен ароматами, на волнах играют последние отблески заката. Она обращается к своему возлюбленному, к отцу своего будущего ребенка, просит его подойти и взглянуть или, точнее, прислушаться. Пероун представляет рядом с ней мускулистого, обнаженного по пояс мужчину. Вместе они слушают, как шуршит по камням прибой, и слышат в этом звуке глубокую печаль, восходящую к седой древности. Давным-давно, говорит Дейзи, когда земля была еще молода, в шуме волн слышалось утешение и ничто не стояло между человеком и Богом. Но нынче вечером в шорохе волн, набегающих на берег и отбегающих вспять, влюбленные слышат лишь горе. Они поворачиваются друг к другу, и, прежде чем он ее поцелует, она говорит: мы должны любить друг друга, мы должны хранить верность, особенно теперь, когда во чреве моем растет дитя, а вокруг нет ни мира, ни покоя и две армии, сойдясь в пустыне, готовятся к битве.

Она поднимает глаза. Розалинд не сводит взгляда с дочери: от мышечных спазмов колени ее трясутся. Все остальные смотрят на Бакстера и ждут. Тот наклонился вперед, облокотившись на спинку дивана: он все еще прижимает нож к шее Розалинд, но хватка его, кажется, ослабла, и в позе чувствуется нерешительность. Возможно ли, реально ли чтобы чтение стихов вызвало такую перемену?