Юрий Бондарев - Искушение

«Но какую роль играет здесь Чернышов? Он приглашен сюда в первый раз?»

Он с притворно благостным видом обтерся полотенцем и перевел взгляд на Чернышова. Георгий Евгеньевич распростерся на нижней полке, круглым животиком вверх, в черных плавках, украшенных серебряным якорьком на кармашке. Он поочередно двигал плоскими ступнями, будто нажимал на педаль пианино, тихонько мычал какой-то неразборчивый мотивчик, своим любвеобильным взором приглашая всех и никого в отдельности ни о чем сейчас не заботиться, а только отдаваться кайфу.

«Похож на кроткого ребенка. Но — знаю ли я его?»

— Вы сказали, что наш институт отливает кулю против Чилимского проекта? — спросил Дроздов и нарочито утончил: — Куля, значит — пуля, насколько я понимаю.

— Отлично чуете смысл, — закивал Татарчук, поглаживая гигантские колени. — И не простую кулю, а разрывную. Кузница у вас там готовит, чтобы насмерть убить. Что же мы… воевать будем? Из за недоразумения. Не придем к согласию и пойдем на смертный бой? Упаси нас от беды, от лиха. Что вы, что вы! Я за мирное взаимопонимание. Ох, многое от вас будет зависеть, оч-чень многое… Все будет зависеть. Академик Григорьев, царство ему небесное, — конечно, авторитет, но стар был, сдавать стал в последнее время, склонялся то вправо, то влево, непростительно медленно вопросы решал, стоял на зыбкой позиции относительно Чилима. И думается мне, Игорь Мстиславович, что вы на месте академика Григорьева… глубже смотрели бы на проблему. Тем более что не за горами и выборы в академию… Не в звании, как говорится, прок, а в голове.

Он умолк, все потирая раздвинутые колени тяжеловеса, договорил с добродушной вкрадчивостью:

— Я думаю, что вы… способны смотреть на вещи реальнее.

— При одном условии, вне сомнения! — жестяным голосом произнес академик Козин, садясь на полке, и жилистая шея его надменно вытянулась. — Если почтенный Институт экологических проблем не разложат экстремисты и институт не рухнет в уже завонявшую пропасть нигилизма и организованного бунта! У вас есть Тарутин!..

— Не даете договорить мысль, — досадливо погасил вспышку академик Татарчук. — Ох, вашими страстями турбины двигать, неистовый и оптимальный вы человек?

— Вы подозреваете Тарутина в подготовке какого-то ужасающего бунта? — спросил не без иронии Дроздов, вместе с тем понимая, что им известно о его встрече с Битвиным и о разговоре между ними. — Я не вижу в нем злоумышленника, — добавил он.

— Как это ни странно, вы находитесь под его влиянием, — несколько охлаждая себя, заявил Козин. — Вы, уважаемый в институте человек, а порой, к моему огорчению, пляшете под дудочку бессовестного лжеученого, пьяницы, дебошира! Признаться, я удручен всем тем, что произошло на этих днях. Я решительно не понимаю, почему вы так склонны защищать… как бы это мягче выразиться… даже не глупейшую абракадабру, а ненаучную… подрывную деятельность этой бездарности! Раньше этого за вами не замечалось!..

Дроздов помолчал, чувствуя, что сейчас благоразумнее всего ироничная сдержанность.

— Тарутин талантлив, — сказал он как-то бесчувственно. — Что касается меня, то, право, через каждые семь лет клетки человеческого организма обновляются. Вот и я обновился биологически. Сам себя не узнаю.

— Нужна ли ирония, нужны ли шутки? — заговорил Козин. — Нет у меня настроения впадать в легкий тон. Меня до крайности беспокоит угрожающая косность Тарутиных всех родов и мастей, которые в последнее время готовы взорвать науку! Тарутин, ваш Тарутин!..

— Что Тарутин?

— Противопоставлять один тип электростанций другим может только полный профан, безумец, безграмотный идиот, извините уж покорно! Он предлагает заменить гидроэлектростанции солнечной, ветровой, гидравлической и биологической энергетикой. Он, как полоумный, повсюду болтает о ветряных и водных двигателях, о малых ГЭС, о строительстве на морских побережьях приливных гидроэлектростанций. И еще у него, видите ли, мечта: производство биогаза из отходов животноводства. И называет он все это очень красиво, просто сказочно — экологическая энергетика! Без водохранилищ. Без плотин на реках. Но этот сумасшедший не учитывает одно: все эти прелести можно использовать только там, где это технически целесообразно. Це-ле-со-образно! За три тысячи лет до нашей эры стали создавать водохранилища. В Римской империи, Месопотамии, Китае, Японии! А в Чехословакии и Индии и сейчас эксплуатируются водохранилища, построенные в средние века. Ваш Тарутин как будто оглупел и не ведает, что иссякают нефть, газ, уголь, и только благодаря гидроэлектростанциям мы не сожгли все леса. Вот вам и экология, извините уж, Игорь Мстиславович, покорнейше!

— Покорнейше не могу, — сказал Дроздов. — Вы представили Тарутина не тем, кем он есть. Поэтому я не берусь с вами спорить. Не разубежу.

А Татарчук, слушавший Козина, возвел к потолку младенчески крошечные сейчас то ли злые, то ли веселые глазки, отдуваясь, заговорил полуукоризненно:

— Резковато вы, высоко взяли. Смысла нет. Я не хотел бы… тут обсуждать теории Тарутина. Каждому овощу свое время. Тем более — кандидатура Тарутина на должность директора института не котируется. И в академики его тоже не предполагается баллотировать.

— В наше время все возможно! — с гримасой изжоги заявил Козин. — Благодушию я давно уже не доверяю. Альтернативы погубят нас. Действие — единственное решение, а не сумма сомнений.

Татарчук смежил веки, скрывая то ли злость, то ли хищное веселье своих глазок, по всей видимости, неудовлетворенный поворотом в разговоре, и затряс тяжелой ногой, положив маленькую руку на колено.

— Всё или почти всё, — молвил он, туманно соглашаясь. — Вы, как обычно, резки. Альтернативы… — В замедленности его голоса чувствовалось, что он перебарывает раздражение против бесцеремонности Козина. — Суммы альтернатив в данном случае нет. Тарутин на месте директора пока еще не смотрится. Мне хотелось бы видеть на этом месте… — И в его приоткрывшихся глазках змейкой проблеснула хитренькая настороженность. — Беспристрастного ученого… М-да!

— Ого! Много хотите!

— Хочу, да много, — согласился Татарчук. — Есть такое. Наши мнения кое в чем, я знаю, не совпадают. Не чувствую в этом трагедии.

— Я глубочайшим образом уважаю вас и ваше мнение. Но пока я вижу одного, — выговорил Козин желчно. — И по этой кандидатуре я хотел бы задать вопрос Игорю Мстиславовичу: как он к ней относится, так сказать?

Чернышов, в полном покое омываясь жарой на нижней полке, беспрестанно шевеля своими плоскими ступнями, перестал мычать незатейливый мотивчик, округливая полнокровные щеки улыбкой, которая извинительно обозначала и то, что он случайно услышал последнюю фразу, и то, что никоим образом вмешиваться в авторитетный обмен мнениями он себе не позволит, и эта улыбка задержалась на его щеках приятственной печатью.