Василий Алексеев - Невидимая Россия

Каково сейчас ссыльным на севере! — подумал Павел и поежился. На узкой тропинке, тянущейся темной полоской к противоположному берегу, не было ни души. Однако, если даже такие люди, как Димитрий Димитриевич, заговорили о подпольной деятельности, значит момент в самом деле острый. Павел вспомнил, как несколько лет назад Димитрий Димитриевич в той же солдатской шинели заходил «на огонек» к Вере Николаевне. Павел знал от матери, что в молодости Димитрий Димитриевич был страшным ловеласом и прожигателем жизни. Революция скрутила блестящего адвоката физически и нравственно, солдатская шинель была видимым символом этого упадка. Павел давно заметил, что люди, подобные Димитрию Димитриевичу, редко умели приспосабливаться к советскому режиму: они были слишком честны, чтобы, решительно перестроив жизнь, довольствоваться аскетическим минимумом, не падая духом. Поэтому Павел никогда серьезно не смотрел на Димитрия Димитриевича, а теперь Димитрий Димитриевич сам вдруг неожиданно заговорил о подпольной работе. Вот уж никак не ожидал! — удивлялся Павел.

Узкие переулки между Остроженкой и Москва-рекой казались родными и уютными после холодной пустоты реки. Через густо замерзшие окна таинственным теплом светилась жизнь.

Павел подошел к длинному одноэтажному особняку и три раза стукнул по мохнатому от инея стеклу. В комнате зашевелилась какая-то тень и приглушенный голос крикнул: «Сейчас открою!».

Павел подошел к деревянной калитке. С другой стороны заскрипели легкие шаги. Железный запор щелкнул, калитка отворилась. Павел хотел войти, но коренастая фигура Григория загородила дорогу. Серые жесткие глаза пристально посмотрели на Павла, по некрасивому лицу пробежала гримаса, похожая на улыбку, чуть-чуть заискивающий голос произнес:

— Уходи скорее, я заразный… вчера ночью был обыск — приходили за старшим братом, к счастью, он уехал в командировку. Поднимали полы, искали оружие и литературу… Уходи скорее, я заразный.

Павел не нашелся, что сказать от неожиданности и молча протянул Григорию руку. Глаза их встретились и оба поняли, что всё теперь ясно, можно друг другу доверять полностью, взаимная проверка кончена. Это продолжалось одно мгновение. Тяжелая калитка вторично щелкнула. Павел медленно пошел домой, анализируя всё происшедшее за этот странный вечер.

Григорий, поеживаясь от холода, вернулся в комнату. Мать с мучительным беспокойством посмотрела на него.

— Кто там опять приходил?

Григорию было жаль эту старую, слабовольную женщину и, вместе с тем, поминутно брала досада за ее слабость.

— Не бойся, не ГПУ, — ответил он грубее, чем хотел.

Старушка съежилась и ушла в свою комнату. Григорий сел в угол на зеленый ширпотребовский диван. Противное беспокойство не оставляло ни на минуту, кроме того, было обидно, что опять, не желая, оскорбил мать.

Ничего, пойдет в свою комнату, помолится и успокоится, — отмахнулся он от назойливого чувства жалости.

Посередине комнаты, над столом, склонялась гибкая фигура брата Алексея, заканчивавшего срочный чертеж. Алексей работал молча, не обращая внимания ни на мать, ни на брата. Красивый парень, — подумал Григорий, глядя на греческий профиль брата, — неужели когда-нибудь и его посадят!

Неприятное тошнотное беспокойство усилилось. Жаль будет, если Алешка попадет — самый молодой и еще глупый. Григорий достал пачку «Дели», вынул две папиросы и бросил одну брату. «Закурим!». Алексей перестал чертить и сел на стул напротив брата.

— Телеграмму Василию послал? — спросил Алексей.

— Послал, — кивнул головой Григорий, пуская дым кольцами. — Если сумеет еще раз переменить службу и заберется на полгодика в тайгу, всё может обойтись благополучно.

Брат Василий кончил лесной техникум и уехал в Сибирь на практику. Теперь ему была послана телеграмма с советом подольше не возвращаться в Москву. Это был один из способов избежать ареста.

— Как ты думаешь, в чем дело, какой-нибудь донос? — спросил Алексей.

— Конечно, донос, — ответил Григорий, стараясь быть спокойным.

— У тебя бывает слишком много народа, — осторожно начал Алексей, — этот Истомин совсем махровый контрреволюционер. С такими людьми надо быть очень осторожным.

— Истомин и не знает Василия, — раздраженно ответил Григорий, — а на меня пока никаких доносов нет, иначе бы вчера арестовали.

Алексей докурил, подошел к столу и опять начал чертить молча и сосредоточенно. Григорий подряд закурил следующую папиросу и задумался: Алеша ничего не понимает. Истомин, правда, похож на слюнявого интеллигента и немножко противен со своей всегдашней вежливостью, но он не трус и не предатель. Когда я ему сказал об обыске, он ни капельки не испугался, — парень крепкий.

Григорий с некоторым удивлением почувствовал, что этот высокий, тонкий молодой человек из чужого далекого круга «бывших людей» начинает его чем-то к себе притягивать. — Однако, хороша рабоче-крестьянская власть! Чем им мог помешать Василий, старый комсомолец, сын рабочего?

Григорий стал мучительно перебирать в мозгу все события последнего года и вдруг вспомнил:

Полгода тому назад Василий поспорил с комсоргом техникума по вопросу о начавшемся раскулачивании. Василий прямо сказал, что зажиточные крестьяне и кулаки не одно и то же. Крепкий крестьянин, потом и трудом создавая свое относительное благополучие, делается основой государственного благосостояния. Настоящий кулак — это деревенский ростовщик, иногда лавочник, да и то не всякий лавочник эксплоатировал бедноту, многие наоборот — помогали бедным односельчанам. Наверное он и донес, — решил Григорий. Эх, — подумал он опять с досадой, — говорил ему, что надо не болтать, а начинать активную борьбу молча — не хотел. Теперь сядет и не будет знать, за что!

На минуту Григорий почувствовал себя одиноким и непонятым, но перед глазами вдруг встало лицо Павла — спокойное, уверенное и понимающее.

Павел шел по улице и подробно обдумывал план вовлечения Григория в организацию.

Надо выждать, чем кончится история с обыском, — размышлял он, — по всей вероятности уехавший в командировку брат будет спасен своим отсутствием. ГПУ перешло на массовые методы работы: идет не снайперская стрельба по отдельным целям, а обстрел целых участков фронта противника — ушел человек с участка и спасся, специально искать не будут. Если Григория не арестуют в ближайшее же время, с ним можно будет безопасно продолжать работу. Его реакция на обыск? Как он предупредил меня об опасности — выражение лица и глаз определенно доказывает, что такой человек не может оказаться агентом.

Павел вспомнил свое первое знакомство с Григорием.

Прошлой весной, решив заняться аппаратной гимнастикой, Павел записался в один из спортивных клубов. Помимо спорта, это давало возможность создания подпольных групп в спортивной среде. В большом зале выстроилось человек 50 гимнастов. Перед строем появилась сутуловатая фигура инструктора с грубым лицом и жесткими глазами. Григорий был знаменитым на всю Москву тренером баскетбольных команд, но одновременно занимался и аппаратной гимнастикой.