Василий Алексеев - Невидимая Россия

— Знаете, если бы можно было в следующий раз, — спокойно отвечал Павел, — у меня сейчас особенно важная работа в редакции.

— Хорошо, мы вас вызовем потом, — с облегчением говорил работник военкомата. Он явно не знал, что делать с Павлом.

Теперь дело оборачивалось как-то иначе.

Грязное здание чужого военкомата выглядело неуютно и враждебно. Когда Павел вошел, большинство служащих уже расходилось — хлопали двери, щелкали в замках ключи. Павел показал повестку одному из уходящих лейтенантов.

— А, знаю, — равнодушно ответил лейтенант, — товарищ Слонов вышел, он сейчас вернется… Подождите здесь.

Павел опустился на простую деревянную скамью приемной. Последние служащие ушли, стало тихо и пусто.

Скрипнула входная дверь, через приемную по направлению к двери с цифрой 2, написанной черной краской на притолоке, скользнула невзрачная фигура молодого человека в синем штатском пиджаке и серых поношенных брюках.

— Не вы товарищ Слонов? — спросил Павел, поднимаясь.

— Товарищ Истомин? — почти ласково спросил молодой человек, вынул из кармана ключ и открыл дверь. Комната № 2 оказалась приемным залом военкомата. Два стола, покрытые зеленым сукном, были поставлены в виде буквы «Т». Над столом висел плохо написанный портрет Сталина и литография с известной картины Герасимова, изображавшая маршала Ворошилова на фоне Кремля, верхом на рыжей лошади. Павел и тов. Слонов сели друг против друга на краю стола. Тов. Слонов поместился к окну, вежливо предложил Павлу место напротив. Лицо у товарища Слонова было толстое, глаза мутно-серые.

— Я — следователь НКВД — сухо сказал товарищ Слонов, из-под опущенных ресниц следя за эффектом своих слов.

— Очень приятно, — тоже сухо ответил Павел и прямо посмотрел на товарища Слонова.

— Мне надо записать ваши данные, — сказал товарищ Слонов и достал из портфеля лист белой бумаги.

Павел ответил на обычные вопросы о месте рождения, социальном происхождении, занятии родителей и т. д.

— Вы судились? — спросил товарищ Слонов, отрывая взгляд от бумаги и пристально смотря на Павла.

Отпираться было бессмысленно.

— Да, — ответил Павел, — за контрреволюцию, по статье 58.

— Значит, вы не имеете права жить в Москве.

— Возможно, я этого не знаю, — спокойно ответил Павел.

— Мне вас жаль, — ласково сказал товарищ Слонов, проникновенно глядя на Павла.

Будут вербовать в осведомители, — понял Павел, До моих дел не докопались, а интересуются кем-нибудь из знакомых.

— Я считаю, что был осужден по недоразумению, — сказал Павел. — Кроме того, я освобожден, как сверхударник. Если даже считать меня действительно виновным — я уже давно искупил свою вину.

— Очень хорошо, что вы ставите вопрос именно так, — еще более проникновенным голосом сказал товарищ Слонов. — Скажите, если бы вы узнали, что кто-нибудь что-либо замышляет против советской власти — сообщили бы вы об этом нам?

Всё идет по программе, — констатировал Павел.

— Следователь неопытный. Надо непременно узнать, кто их интересует…

— Конечно, — ответил он совершенно естественным голосом, продолжая глядеть в глаза собеседнику.

Товарищ Слонов взял из портфеля еще лист бумаги и стал писать протокол допроса.

Несмотря на опыт и умение быстро оценивать положение, не прерывая разговора и сохраняя непринужденно открытый взгляд, Павел почувствовал облегчение, когда следователь сам отвел глаза, занявшись протоколом.

Сейчас начнет перебирать мои ответы, — подумал Павел, — во что бы то ни стало нужно узнать, кто провалился.

— Итак, — небрежно продолжал беседу товарищ Слонов, — вы обязуетесь сообщать нам о всём виденном и слышанном.

— Нет, не обязуюсь, — спокойно ответил Павел.

— Как не обязуетесь? — покраснел товарищ Слонов, — если вы будете упорствовать, мы выбросим вас из Москвы!

— Видите, товарищ следователь, — Павел опять вперил в собеседника открытый простоватый взгляд, — видите, товарищ следователь, я уже один раз отсидел из-за всяких прохвостов и больше не хочу ни за кого отвечать.

— Ну и что же, — протянул товарищ Слонов, ничего еще не понимая и в то же время не снижая требовательного, властного тона.

— А то, что с меня хватит одного раза. Теперь, конечно, никаких знакомых не завожу и ни про кого ничего не знаю. Кроме того, я человек религиозный, — это теперь не в моде, — ну, и сижу себе дома.

— Очень хорошо, что религиозный, — вдруг обрадовался следователь, — и никаких новых знакомств мы от вас не потребуем.

Провалился Николай, — подумал с тоской Павел, — …однако, следователь совсем неопытный.

— Но что же вам тогда от меня надо? — непонимающе спросил Павел.

— К следующему разу вы напишите свою биографию и принесете характеристики знакомых.

Конечно, это Николай. Хорошо, что я религиозный — значит дело идет о подпольной церкви; «новых знакомств не потребуем», — значит это старый знакомый. — Достигнув намеченной цели, Павел немного успокоился и сразу почувствовал усталость…

— Биографию я могу написать и сейчас, а знакомых у меня нет, значит, и характеристик я писать не могу.

— Так ты нас обманываешь! — заорал товарищ Слонов не своим голосом, — захотел опять в концлагерь!

Всё по шаблону: не помогает ласка, начинает грозить, не помогают угрозы, начнет что-либо обещать, — равнодушно подумал Павел и ничего не ответил.

— Что же ты молчишь? — остановился следователь.

— А что же мне крик на весь военкомат поднимать, что ли? — ласково отозвался Павел.

На этот раз следователь вспылил по-настоящему: — Ну, постой, — бросил он зло и вышел в коридор. Павел слышал, как позвякивал набираемый телефон, затем товарищ Слонов некоторое время говорил тихо, так что нельзя было разобрать слов, а затем кончил разговор нормальным полным голосом:

— Значит, автомобиль будет прислан. Потом он вернулся и как ни в чем не бывало сел напротив.

— Вам придется немного подождать, товарищ Истомин. Хотите закурить? Вот папиросы.

— Нет, благодарю, — холодно отказался Павел, — я не курю.

Следователь сидел молча, искоса следя за выражением лица Павла. Павел боялся много думать, чтобы чем-либо себя не выдать и старался быть по возможности спокойным. — Чорт их знает — могут арестовать, надо было бы успеть предупредить Николая. Как-то там Оля мучится? Может быть, больше не увижу? Павел сейчас же отогнал мысль о жене: нельзя было ничем ослаблять волю.

— Вы футболом интересуетесь? — спросил Павел.

— Нет, — сухо ответил следователь.

Опять водворилось молчание. — Если арестуют — плохо, что со мной ничего нет теплого. Скоро осень, попадать на этап в одном костюме, — гиблое дело… А может быть, и отпустят, помучат еще полчаса неизвестностью, надоест и отпустят.