Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

— Во всем, что касается собственности, она очень аккуратна. И это моя последняя надежда. Предусматриваю ли я ее траты? Конечно. Я подарил ей дом на Манхэттене. Но что, если дело не в этом? Понимаешь, чем тут пахнет! У нее есть тайны от меня, она ведет двойную жизнь!

— Объяснение может оказаться самым прозаическим и заурядным — какой-нибудь родственник, случившаяся с ним неприятность, о которой она не хочет вам говорить. Или же ей надоело брать у вас деньги и захотелось заработать самой.

Он уловил утешительный смысл моих слов.

— Но это можно было сделать гораздо проще. А если ей требовалось кому-то заплатить, чтобы откупиться? Конечно, я могу быть чрезмерно подозрителен — сказываются профессиональные навыки. Но ты же понимаешь, о чем я думаю и что вижу со своей колокольни?

Бывает, что даже непродолжительное знакомство очень сближает и приводит к пониманию. Вот и мы с Минтушьяном, сблизившись не столь давно, хорошо понимали друг друга.

В ту субботу мы со Стеллой и Агнес так и не встретились — произошла какая-то путаница во времени. Минтушьян ожидал их в своем офисе и сильно нервничал. Приближался час ужина с женой, и он в конце концов послал шофера на квартиру Стеллы, перенося нашу встречу на половину десятого, а сам повез меня к себе домой через Центральный парк.

Так я познакомился с миссис Минтушьян. По внешнему виду догадаться о ее болезни было невозможно: седовласая дама в голубом стеганом пеньюаре, державшаяся с большим достоинством и даже надменно. Отвага ее казалась трогательной. Меня она встретила неприязненно.

— Мартини надо смешивать на кухне, Гарольд, — сказала она Минтушьяну.

Ему пришлось выйти. Едва он удалился, как она сурово спросила меня:

— Кто вы такой, молодой человек?

— Я клиент мистера Минтушьяна. Мне, видите ли, вскоре предстоит вступление в брак…

— Вам вовсе нет нужды мне что-то объяснять, — сказала она. — Я знаю, что у Гарольда есть от меня секреты. То есть он считает это секретами. На самом же деле я знаю все, поскольку постоянно думаю о нем. Знать все нетрудно, если есть время и занят только этим. Даже выходить из комнаты и то не обязательно.

— Я не так давно познакомился с мистером Минтушьяном, — сказал я, — но, по-моему, он великий человек.

— О, вы это поняли? Он действительно великий человек, несмотря на все его человеческие слабости.

Меня ошеломила мысль, что в то время, как львиноподобный Минтушьян мучается в когтях, как он думает, полного одиночества, его больная жена неустанно следит за ним. Но тут вошел Минтушьян с бокалами, и разговор наш прервался.

Опьяненного любовью, как это случилось со мной, никакая сила не удержит от брака. Не знаю, пытался ли Минтушьян меня остановить, но если и так, шансов у него не было ни малейших, поскольку заронить в мою душу семя подозрения не представлялось возможным. Так или иначе, но он играл роль доброго друга. Он организовал свадебный завтрак, накупил роз и гардений для всех присутствующих. Небо над ратушей было синим, воздух, казалось, дрожал неслышными переливами мелодий. Спускаясь в лифте, я вдруг вспомнил, как меньше года назад стоял на верхней площадке чикагской окружной больницы и думал, что из всей нашей семьи, включая Бабушку Лош, один Саймон избежал общественной благотворительности. Теперь же исчезли причины завидовать Саймону. Завидовать? Да я, как и хотел, обскакал его — женился на любимой женщине и, значит, ступил на единственно правильный и достойный путь. Как я уже говорил, брат мой из тех людей, что оставляют мир таким, каким застали, входя в него, и в том же виде передадут этот мир дальше, своим наследникам, детям, если они есть, — правда, сказать в точности, есть ли дети у Саймона, я не мог. Да, именно таким образом подчиняются эти люди жизненным закономерностям — так ощущают на себе влияние магнитных полюсов горные вершины, так неосознанно проживают свой век, копошась среди водорослей, крабы и разрастаются сталактиты в пещерах. Я же, полюбив, достиг куда большего: понимания себя, а значит, и жизни в целом; я независим и ни у кого не прошу милости. Рядом со мной — моя невеста, лицо ее светится от счастья, и она разделяет мои желания. В свое время она наделала немало ошибок, но все это в прошлом и ошибки свои она искупила.

Мы ступили на крыльцо. Кругом бродили голуби, а Минтушьян пригласил фотографа — заснять свадебный пир.

Накануне я окончил свои курсы в Шипсхеде и имел в кармане новенькое удостоверение. Улыбка моя стала шире, поскольку мне выделили денег, чтобы вставить зубы вместо потерянных в Мексике. Должен признаться, что вдобавок к страстной любви и чувству гордости я испытывал какую-то удивительную легкость, летящую от меня, как стружка из-под рубанка плотника. При этом я был безукоризненно выбрит, причесан, словно кинозвезда, и одет в хрустящую, плотно пригнанную форму, на которой не хватало только нашивок и орденских ленточек. Я хотел бы иметь и их, быть героем войны под стать своей красотке жене. Я пытался сохранять спокойствие, но, думаю, вы легко себе представляете, как я нервничал. И не только из-за предстоящего выхода в море, но и потому, что Стелла через неделю должна была отправляться на Аляску, к алеутам, с каким-то шоу. Я возражал против ее поездки.

Конечно, я делал все положенное, чтобы не испортить праздник. Нас снимал фотограф вместе с Агнес и Сильвестром. Теперь, зная историю о самоудушении, я глядел на Агнес другими глазами. На ней был элегантный серый костюм, хорошо подчеркивавший бедра, с высоким воротником, казалось, намеренно прикрывавшим шею.

В квартире Стеллы был накрыт фуршет — индейка, ветчина, шампанское, коньяк, фрукты и кекс. Все было шикарно. Повстречав в городе Фрейзера под ручку с Роби, я пригласил и их, чтобы гости со стороны жениха были хорошо представлены. На Фрейзере была майорская форма. Борода Роби отросла и стала еще гуще. Со времен Вашингтона он растолстел. Он сидел в одиночестве, забившись в угол, и, зажав руками колени, помалкивал. Но и без него было кому поговорить.

После нескольких бокалов шампанского Сильвестр стал ухмыляться. Чудак он был, этот Сильвестр: всегда хотел казаться серьезным и строгим и вечно выдавал себя своими ухмылками, в которых прорывалась наружу его бесшабашная веселость. В своем строгом костюме в полосочку он сидел возле меня. Я обнимал Стеллу за талию и поглаживал ее атласное свадебное платье.

— Какая жратва! — сказал мне Сильвестр. — Вот куда ты попал! А ведь когда-то работал на меня.

В то время он был владельцем «Звездного театра» на Калифорния-авеню, этажом ниже дантиста, мучившего Бабулю. Сильвестр возмужал и преуспевал. Политику он, по его словам, бросил. Я хотел расспросить его о Мексике, но свадьба не самое подходящее время для расспросов, и я смолчал.