Владимир Пиштало - Никола Тесла. Портрет среди масок

— Интересно, если бы люди могли нагадить богам, они бы сделали это? — спрашивала Кэтрин Джонсон.

В Нью-Йорке Никола Тесла наблюдал, как стаи птиц разлетаются и вновь собираются перед библиотекой. Он свистел, и голуби облепляли его руки и поля шляпы. А семена сыпались из рук, падали на камень, падали в терновник и на плодородную землю, а он, как в Христовой притче, думал о мертвых автоматонах в Сербии, Германии, Бельгии, во Франции.

— Могу ли я жалеть злых идиотов? — спрашивал он себя и отвечал: — Могу!

Ему было жаль этих грязных паразитов, этих бездушных лжецов. Ему было жаль людей. Ему было жаль стариков. И малых детишек. И все живое.

— Ради душ утопленников надо птиц кормить, — говорила его мама Джука.

— Ради душ… Надо птиц кормить, — повторял Тесла.

— Ради душ…

Чтобы оправдать человечество, наш сентиментальный позитивист писал в журналах, что люди — это машины из мяса, которыми движут невиданные силы. У людей нет души. У них были плечи, с которых свалилась моральная ответственность. Каждый человеческий автоматон был неодушевленным снарядом. Планета несла его вокруг Солнца с огромной скоростью — девятнадцать миль в секунду. Скорость тела автоматона в шестьдесят раз выше скорости снаряда, выпущенного из самой большой немецкой пушки. Если бы планета неожиданно остановилась, каждый человек вылетел бы в пространство с силой, достаточной для того, чтобы выбросить снаряд весом шестьдесят тонн на расстояние двадцать восемь миль.

Всеми нами выстрелили, но куда?

Он внимательно рассматривал снимки семьи Рузвельта, а затем фотографии с фронта. «Нью-Йорк таймс» сообщала о падении Ниша в Сербии. Бедняки в форме в серый полдень маршировали…

…в никуда.

Подскочил официант в балетных тапочках. На кончиках пальцев он держал поднос.

— Поставьте сюда!

Стайка золотых рыбок проплыла сквозь его сознание.

Симпатия в глазах официанта достигла степени безумия. На ученого вылилось неприличное количество наглого обожания.

Тесла опять вошел в моду.

Люди говорили, что он всегда концентрировал то, что Эмерсон называл внутренним светом. Внутренний свет Теслы сверкал в витринах и освещал в ночных пространствах поезда чикагского железнодорожного узла. Благодаря ему метро перелистывало освещенные станции в:

Бостоне,

Нью-Йорке,

Париже.

Что случилось бы, если у людей вдруг отобрали бы этот свет, который, как забрало, падал на глаза молодому Тесле?

Ночь поглотила бы золотые окна. Блистательный индустриальный карнавал Америки превратился бы в пейзаж из рассказов Эдгара Аллана По.

Рыцарь печального образа пролистал газету с военными сводками до конца. Чем ближе к концу, тем печальнее становились тексты. Наконец он обнаружил заголовок: «Эдисон и Тесла получили Нобелевскую премию».

Хотел ли он получить Нобелевскую премию после Маркони?

Опять проплыла золотая стайка.

И вместе с Эдисоном?

Манфред прочитал про собственное заявление:

«Нет, официального подтверждения не получил. Полагает, что награды удостоено его открытие беспроволочной передачи электроэнергии. Что мистер Эдисон заслуживает дюжину премий. Нет, он ничего не знает об открытии, которое привело соответствующих людей в Швеции к решению удостоить м-ра Эдисона этой высокой чести».

Поздравления хлынули волной.

Стайка трепетала.

Тесла глухо закашлялся, взмахнул ручкой над бумагой и ответил Роберту:

«Дорогой Лука,

спасибо за поздравления. За тысячу лет наберется много лауреатов Нобелевской премии.

Но у меня есть три дюжины решений, опубликованные в научной литературе, объективные, но не отмеченные людьми, склонными ошибаться. За каждое из них я дал бы все Нобелевские премии, которые будут назначены за следующую тысячу лет.

Искренне твой…»

Мать моя! Он ведь послал куда более вежливую телеграмму, в которой уважаемых членов Нобелевского комитета — склонных ошибаться — оповестил о разнице между настоящим изобретателем, таким как он, и прочими «создателями усовершенствованных мышеловок».

Нобелевская премия по физике не была вручена.

— «Лузитания»! — вопили улицы.

Два года Тесла провел в ужасающей роскоши на волне нобелевской славы. Вернулись внутренние вспышки. Но теперь они были мягкими, а не золотыми, как некогда. Скорее платиновые или похожие на серебряную пленку. В этих вспышках изобретатель видел танец своей турбины.

Все эти два года американские офицеры танцевали все те же вальсы, которым его учил Моя Медич. Они вертелись, как серебряный шарик профессора Мартина Секулича. В этом неразличимом кружении слились animus и anima.

С церемонии вручения медали Эдисона наш герой удрал в ближайший парк. Он кормил конопляным семенем белых и сизых голубей. Они слетались, хлопая крыльями и гугукая.

Его вежливо вернули на вручение медали Эдисона.

«Я в глубине души глубоко религиозный человек и непрестанно живу в убежденности, что самые таинственные загадки нашего бытия будут раскрыты, — беззвучно благодарил он их. — Таким образом, мне удается сохранять душевный покой, противостоять бедам и достигать счастья вплоть до точки полного истощения и определенного удовлетворения, полученного даже от самых темных сторон жизни».

И тут срывающиеся голоса продавцов газет — как ликующие гонги! — оповестили всех, что немецкие подлодки опять топят американские пароходы.

И тут воодушевленные колонны котелков замаршировали под флагами по Бродвею. Проповедники вещали о кровавых солнцах и о героизме. И тут опять люди убедились в том, что личный опыт менее важен, нежели великие идеи перемен, которые лишат их этого опыта.

— Война! Война! — пели наглые весельчаки.

Законы становятся справедливее…

Посреди великой страшной войны наш герой затеял судебный процесс против Маркони. А в этой войне — странная ирония! — против английских связей Маркони на его стороне выступил «Телефункен».

Музыка слаще…

В этой войне, как мы увидим, не было понятно, кто на чьей стороне выступает.

Правители лучше…

Против Теслы выступил сербский клятвопреступник с тремя носами и двумя глазами — профессор Пупин, который заявил, что беспроводную связь изобрел лично он, а миру ее представил гениальный Маркони.

Сердца людей…

В Америке решение о приоритете изобретателей радио стало невозможным после Акта президента Вильсона.

Праведнее и нежнее…

Тесла спрашивал: «Кто ближний мой?»

Федеральный резервный акт Вильсона наложил мораторий на все тяжбы по поводу патентов до окончания войны.

Газеты нападали на немцев. Карикатуристы рисовали «гуннов» в облике горилл. И здесь всё теперь презирали «здоровым футуристическим презрением». Зловещие строки упали на плодородную почву: