Илья Суслов - Прошлогодний снег

Потом я придумал для знакомых легенду о своей невесте, живущей в Африке.

— Что ж ты, брат, неженатый до сих пор ходишь? — ежедневно спрашивали меня знакомые. — Нехорошо, ай-ай-ай!

И они делали такое лицо, как будто я был главный развратник в нашем городе. Мне жутко надоел этот вопрос. Не мог же я им объяснить, что у меня просто нет девушки, что я никого не люблю и не могу жениться Бог знает на ком. И я говорил им:

— Понимаете, это очень трагичная история. Моя невеста живет в Африке.

— Как в Африке? — удивлялись знакомые.

— Да, в Африке, — печально говорил я, — она сидит в Африке под пальмой, ест кокосовые орехи и сохнет от любви. При первой возможности куплю билет, съезжу в Африку и привезу ее домой. Мы поселимся с ней в Жмеринке.

— Ну тебя к черту! — плевались знакомые, но те, кому мне удавалось рассказать о невесте под пальмой, больше не приставали ко мне.

В конце концов мне самому начало казаться, что моя судьба живет где-то далеко-далеко, что она, одинокая и печальная, рассказывает своим заморским знакомым о своем женихе, сидящем под развесистой клюквой в холодной, далекой России.

«Ну что ж, Болгария — не Африка, но это уже мир, — подумал я, — поеду в Болгарию». О Болгарии я знал лишь то, что знали остальные граждане нашей страны, а именно: «хороша страна Болгария, а Россия — лучше всех». Посмотрим — решил я, подал документы, прошел все проверки, собрал характеристики и анкеты и выехал с группой активистов в Европу.

Группа у нас была большая — человек двадцать. Во главе нас стоял товарищ Шишков, мрачный и подозрительный юноша, похожий на артиста Файта. Его правой рукой был парень, которого я прозвал «верный помощник Фигура». Это были люди серьезные и бдительные.

— Главное — порядок, — любил говорить наш руководитель. — Главное — не расходиться, всем держаться вместе. Он пересчитывал нас, как цыплят, а «Фигура» поддерживал его с тыла.

— Все тута, — кричал он. — Пошли!

Болгария поразила меня. Это была красивая и добрая страна. В Болгарии любили Россию, любили за свое освобождение от турок, за соседство, за славянство. В Софии мостовые были выложены желтым камнем… Вечером рестораны заполняли горожане. Они приходили семьями, пили вино ели отбивные, широкие, как караваи, и подпевали оркестрам, тихо игравшим в углу. Приходили дети. Они чинно садились за столик и пили лимонад через соломинку.

Первый конфликт с товарищем Шишковым произошел у меня в Картинной галерее.

— Гляди, чего нарисовано, — сказал «Фигура», — это ж надо. Вот у меня брат, Колька, ему пять лет, он и то лучше нарисует.

— Нет, дорогой, — сказал я, — твой Колька так не нарисует.

— Вот эту мазню-то? — удивился «Фигура».

И тут я полез в бутылку. Я как дурак стал объяснять бедному «Фигуре», почему его брат Колька не сможет создать ничего подобного. Я объяснил ему, что надо учиться, что живопись так же трудна иногда для восприятия, как симфоническая музыка, что это не мазня, а…

— Так, — сказал «Фигура», — понятно… Значит, защищаешь их?..

— Кого «их»?

— Знаем кого, — зловеще сказал он и пошел шептаться с товарищем Шишковым.

— Простите, — сказала мне экскурсовод, — но я невольно стала свидетелем вашей интересной дискуссии. — Она улыбнулась. — Если у вас есть время, я бы хотела вам показать еще кое-что.

Она отвела меня в запасник и показала еще несколько картин. И хоть они не показались мне по-настоящему оригинальными, я все же похвалил эти произведения. Ей было очень приятно, я видел по ее лицу, что ей нечасто приходится беседовать об искусстве, а тут единомышленник, да еще из России.

В гостинице товарищ Шишков сказал:

— Не нравятся мне эти разговоры, Шифрин. Умным хочешь быть, да? Мол, я понимаю, а вам, плебеям, не понять, да? Оригинальничаешь, да?

— Да что ты, — сказал я. — Просто у «Фигуры» иммунитет против искусства. Оно ему не грозит.

— Странно это, — сказал товарищ Шишков. — Учти, что я тебе сказал…

Переводчиком в нашей группе была болгарская девушка Павлина. Она училась в университете на русском факультете.

Мы лежали на пляже, на Золотом берегу близ Варны, и наслаждались покоем. Перед этим у нас была поездка в колхоз…

Когда председатель колхоза рассказал нам о своих успехах и познакомил нас с членами сельсовета, я встал (товарищ Шишков поручил мне это) и сказал:

— Нам очень понравилось здесь у вас, нам понравилось, что на полях много молодежи. Нам понравилось, что вы хорошо одеты и что в вашей деревне есть ресторан и музей. Нам понравилась ваша уверенность в завтрашнем дне. Мы рады, что вы хорошо живете. Я поднимаю мысленный тост за дружбу наших народов.

— Почему же мысленный? — воскликнул председатель. Он хлопнул в ладоши, открылись двери, и болгарские девушки в национальных платьях, румяные и кареглазые, внесли в зал вино и закуски. Мы, честно говоря, проголодались и…

Болгарская «сливовица» обладает свойствами напалма: если дохнуть, то на расстоянии двадцати метров сжигается все живое…

Колхозники аккуратно собрали наши живописно разложенные тела и бережно отнесли в автобус.

— До свиданья, до свиданья!..

Один глаз у меня спал, а второй смотрел, как крестьяне, сгрудившись у сельсовета, махали нам вслед платками, и шляпами, пока наш автобус не скрылся за пыльным поворотом…

Поэтому мы лежали на Золотом пляже и наслаждались покоем.

— Скажите, Толя, — говорила мне Павлина, — почему вы, русские, такие подозрительные? Почему вы иногда говорите одно, а думаете совсем другое?

— Вы не правы, Павлиночка, — сказал я, думая о чем-то своем, — мы не такие. Мы — рубахи-парни, у нас что на уме, то и на языке!..

— Неправда, Толя, — сердилась она, — вот, например, товарищ Шишков. С виду он спартанец, а вчера вечером он делал мне странные намеки, а когда я ему сказала, что он, наверное, шутит, он раскричался, что напишет на меня письмо, будто я плохо веду себя с делегацией.

— Сволочь он, Павлиночка, — сказал я, — сволочь и гадина.

— Что такое сволочь, Толя?

— Сволочь — это идиоматическое выражение… В Болгарии нет такого слова, Павлиночка…

За моей спиной раздался шорох, из-за кустов поднялся наш верный помощник «Фигура» и сказал:

— Пропаганду разводишь, контра? Советских людей порочишь? Ладно…

Вечером был трибунал.

В палатке собралась «тройка». За столом сидели товарищ Шишков, «Фигура» и мой товарищ по палатке Лешка Спасский. Товарищ Шишков сказал:

— Перед нами — человек, забывший, что он — представитель нашей великой страны. Еще раньше он защищал в музее абстракционизм. Сегодня он опозорил своих товарищей. Я вношу предложение выслать его досрочно на Родину и сообщить о случившемся в соответствующие организации. Голосуем.