Илья Суслов - Прошлогодний снег

— У меня, видите ли, сложное отношение к прочитанному. Вы, с моей точки зрения, поставили вопрос в несколько необычном ракурсе. И потом такое заострение… Ну зачем вам, скажем, муссировать и без того сложный вопрос? Ну… этот вопрос… Ну, вы понимаете… Ведь с этим, слава Богу, давно покончено, не правда ли? Ну не совсем, что ли, покончено, но сейчас это в некоторой степени — вчерашний день, не правда ли? Я бы на вашем месте как-то смягчил эту тему. Ну разве так уж необходимо снова будоражить людей? И потом наши экономические проблемы. Ну разве это могло быть? Я воспринял это как некую карикатуру. Ну конечно, конечно, — не зеркало, а увеличительное стекло, конечно! Но это, видите ли, ставит под сомнение очень многое… Нет, я отлично помню девиз Маркса «во всем сомневайся», но, простите, не до такой же степени… Мне представляется это весьма неправдоподобным. Ну и уж совсем недопустимо трактовать нашу деревенскую жизнь так, как вы ее трактуете! Были, конечно, некоторые искажения… Но главное при этом не утерялось, не правда ли? И эта поездка за рубеж… Очень неприятно, что вы таким странным образом охарактеризовали сопровождающих делегации товарищей. Возможно, среди них и попадались не вполне, так сказать, интеллигентные люди, но большинство из них очень и очень уважаемые товарищи с большим опытом работы, не правда ли? И главное — ваш герой… Ах, дорогой мой, какой на редкость несимпатичный у вас герой! Даже слово «герой» к нему ни с какой стороны не подходит. Ну какой это герой? Уж очень он необаятельный какой-то, инертный, плывущий, так сказать, по воле волн… Нет, я вполне могу себе представить, что в жизни встречаются такие люди, — но зачем тащить их в литературу?

Ведь литература, в сущности, — это исследование героической личности в ее, так сказать, воспитательном аспекте. И мы знаем немало примеров… Ну, скажем, Павка Корчагин. Ах, какой, в сущности, прекрасный пример для подражания, не правда ли? Да и вся классическая литература. Что? Анна Каренина? В каком смысле? Ах, для подражания? Э-э-э, видите ли, конечно, не следует подражать ей в прямом смысле, но ее образ, так сказать… Кто? Я сам? Ну разумеется, в какой-то степени я тоже стараюсь подражать… Павке Корчагину? Ну… в какой-то степени… Ну, не буквально, разумеется… Следует ли подражать литературным героям? Интересный вопрос… А кому тогда подражать? Как, зачем подражать? Не понимаю… Вся история нашей литературы… Нет, я, разумеется, понимаю, что лучше подражать живым людям, чем придуманным писателями. Но зачем тогда литература, позвольте вас спросить? Все-таки она должна меня направлять… Я прихожу домой, беру в руки книгу и… Нет-нет, вы меня не убедили… Вернемся к вашему герою. Почему он такой… как это лучше сказать: не борец? Как, с кем бороться? Со злом, конечно! Ну, я не могу поставить себя на место вашего героя, и все-таки его пассивность… Культ личности?.. Ах, знаете, это уже становится модным. Чуть что — культ личности… Мне кажется, что здесь, по секрету вам скажу, мы уже перебрали… Не так страшен черт. И потом — это утомительно — все время читать о теневых сторонах жизни. Я решительно выступаю за изображение светлых позитивных сторон жизни. Это вливает бодрость, душевное здоровье, как-то веселее после этого жить на свете. А вы — сгущаете. Сгущаете, мой дорогой, определенно сгущаете. В конце концов, мало ли в жизни темного… — зачем нам обо всем этом знать? Литература должна успокаивать. И утверждать! После того что у нас было, нелепо, по-моему, снова возвращаться к этим темам. Что было, то прошло! Кто старое помянет… Давайте, лучше напишите комедию: легкую, искрящуюся, полную светлого юмора, без всяких там идей. Просто смешную комедию. Уверен, что все порядочные люди скажут вам спасибо. Комедию, мой друг, комедию! И поменьше думайте о всяких страшных вещах. Не они главное! Не они! И пусть у вас будет герой в комедии — молодой, мускулистый, смелый, сильный, личность, знаете ли. И пусть у него будут трудности, а он их будет преодолевать. Любые трудности! Вот какой герой нам нужен. И за такое произведение все скажут вам спасибо.

— Прочитала, конечно, прочитала… Не очень внимательно — дел много, но все-таки прочитала. Сейчас, простите, я кастрюлю на газ поставлю. Жалко, у вас про любовь мало написано. А так — интересно… Я как дошла до того места, как этот парень в троллейбусе влюбился в девушку, — про свою жизнь вспомнила. Мой Лешка такой же был. Он меня в метро заметил. На какой станции? Что вы! Тогда станций не было. Забой был. Шахта. От Сокольников до парка. Я тележки возила. Ой, смешные мы были! Комсомолочки. По комсомольскому призыву. Я тогда совсем девчонкой была, озорная была, ужас! Ну, а Леша в райкоме комсомола работал. Все речи нам говорил. Красиво говорил: «Даешь, говорит, метро стране Советов!» Расписались мы с ним, керосинку купили, шкаф, раскладушку… Вы меня извините, я кресло подвину… Спасибо… Ну вот… Леша работал тогда много. Тогда не то что сейчас, знаете, звоночек прозвенел — работа кончилась. Тогда сколько надо — столько работали. Леша с работы прямо черный приходил. «Знаешь, говорил, Катя, невозможно, сколько кругом вредителей! Как грибы растут. Одних возьмем — другие появляются. Цепь какая-то! А все мировой капитал!» Однажды пришел — туча тучей. Знаешь, говорит, Колька Воробьев — тоже вредителем оказался. Враг народа он. Сегодня его арестовали… Я говорю: «Лешенька, не может этого быть! Мы ж с тобой Кольку как свои пять пальцев знаем. Колька на твоих глазах с пяти лет рос. Вы же вместе жизнь прожили. Зачем ему быть вредителем? Ну ты сам-то как думаешь?» Леша говорит: «Не нашего ума это дело. Ни за что у нас не арестовывают. Проглядел я Кольку. И из-за него, подлеца, у меня партбилет могут запросто отобрать. А я без партии — не жилец на этом свете».

Я говорю: «Как же теперь Рахиль без Кольки проживет? Не выдержит Рахиль этого». А Леша говорит: «Ты эти разговоры оставь. И Рахиль больше сюда не пускай. Нечего ей здесь делать. Не подруга она тебе…»

А тут война началась. Леше, конечно, бронь дали. Вы не думайте — он не трус какой-нибудь, у него орденов — целая грудь, вешать некуда. И он работник хороший. Куда его ни пошлют — он всюду работал. И по хлебозаготовкам, и по кадрам, и по издательствам, и по науке, даже по кино работал. Вот у вас в книжке про институт написано. Леша в институте тоже работал — начальником отдела кадров. Ох, и намучился он со студентами. Сами понимаете — время-то какое было. Очень нужно было всех внимательно проверить. После войны — и из плена было много, и на оккупированной территории оставались, дети врагов народа подросли, ну и это, про что у вас написано. А Леша за все отвечай. А тут приходит ко мне Рахиль Михайловна — Коли Воробьева жена. «Катенька, говорит, поговори с мужем. Что же они Сашку моего не приняли? Ведь учиться нужно, жалко парня-то. Коля-то, говорит, мой не вернулся. Один у меня Сашка». Я Леше рассказала, посуровел он и говорит: «Ты, говорит. Катя, в эти дела не вмешивайся, ничего ты в них не понимаешь. Не нашего ума это дело. Если его не приняли — значит, так надо. И не говори мне про это больше». Ну ладно. А тут Сталин умер. Господи, ну и натерпелись мы горя! Леша прямо убивался, плакал как ребенок. «Как же мы теперь, говорит, жить будем? Не может Россия без Сталина жить. Ведь все в мире со Сталиным связано. Теперь, говорит, погибнет мир. Кто нам его заменит? Чье теперь слово законом будет?..»