Лоренс Даррел - БУНТ АФРОДИТЫ NUNQUAM

Он расплылся в счастливой улыбке; аудитория не скрывала своего восхищения. Наступила пауза, во время которой Гойтц высморкался.

— А теперь, — продолжал он, — остаётся мочевой пузырь и самое трудное — правое предсердие. — Инструкции, касающиеся этих двух деликатных операций, он проговорил с откровенным энтузиазмом, хотя его голос звучал ровно и как будто спокойно. Взяв у одного из студентов карандаш, он, продолжая говорить, обозначил упоминаемые им места на коже «господина», который ничего не сказал на это, хотя как будто тоже внимательно слушал Гойтца.

— Вперёд до лобковой кости, тут лёгкий удар. Назад примерно на полдюйма и вглубь — в мочевой пузырь. Что же до предсердия, то оно отличается небольшой величиной. Вообразим линию от левой передневерхней подвздошной кости до мочки правого уха; держим троакар твёрдо возле передней стенки, пока диафрагма не останется позади. Потом вниз — и в сердце.

Гойтц опять вздохнул и виновато огляделся.

— Вы понимаете, Маршан, — продолжал он. — Вам ведь наверняка тоже приходится принимать во внимание одну простую вещь: общий вес внутренностей взрослого человека примерно пятнадцать — двадцать фунтов, и, поскольку они быстро гниют, требуется довольно много жидкости, чтобы их дезинфицировать и сохранять. Обычно мы используем в среднем от двадцати четырёх до тридцати двух унций концентрированного раствора. Но, конечно же, раз на раз не приходится. Иногда мешает скопление газов, особенно если труп успел полежать или человек болел перед смертью, отчего у него внутри собралось некое количество гнилой жидкости. Однако, чтобы определить это, нужен опыт. — И тут как раз «господин» зашумел, в животе у него забурлило, как будто он проголодался. Гойтц засмеялся и поднял палец. — Вот-вот! Образуются газы. Надо уметь разбираться в шумах. — Послышалось негромкое шипение из заднего прохода «господина», словно новогодний шарик выпустил воздух. — Это нормально, — заметил Гойтц. — Однако если заходит слишком далеко, приходится делать надрезы и ножницами в нескольких местах разрезать кишки, что очень неприятно, и лучше до такого не допускать. В нашем деле постоянно сталкиваешься с неожиданностями типа начавшегося гниения или предсмертной серьёзной болезни; тогда мы незамедлительно предпринимаем особые меры и удаляем из полости гниль. Шестидюймовый разрез, например, на животе вдоль срединной артерии между пупком и мечевидным отростком грудины… Потом жик-жик ножницами и промываем полость; после чего внутренности быстро покрываем жидкостью, нашим специальным порошком или укрепляющей смесью. Ну и, естественно, надо закрыть дырки. Здесь уж бояться, в общем-то, нечего; зашивать труп не так сложно, как зашивать живого человека после операции. — Он помолчал, чтобы придать особое значение последовавшей, как всегда после лекции, благодушной шутке. — И вот ваш подопечный уже как новенький.

Послышалось несколько льстивых смешков. Один из студентов сделал непроизвольный жест, словно собирался захлопать, как это бывает после концерта. Гойтц благодарно кивнул ему и продолжил демонстрацию на сей раз различных ниток, которыми он пользуется в зависимости от типа и размера надреза. Естественно, Маршан был зачарован, ведь ему приходилось прокладывать, так сказать, «дороги жизни» в фотоэлектрическом теле Иоланты, пользуясь почти невидимыми нитками. Эти должны были казаться ему немыслимо грубыми в сравнении с нашими. И всё же у нас было одинаковое отношение к главному — к Красоте!

Гойтц долго молчал, переводя дух и словно выжидая перед заключительной частью своей речи; но на самом деле он собирался с силами, чтобы с честью исполнить самую трудную часть, отчего неотрывно вглядывался в лицо «господина». Сам того не замечая, он приложил палец к его губам и осторожно отодвинул губу, обнажив белый клык, после чего так же осторожно вернул её на место. Потом он опять повернулся к нам и продолжил:

— Итак, великий живописец Сарджент [73] Сарджент Джон Сингер (1856–1925) — американский художник-портретист. однажды сказал, что самое трудное в портрете — губы. А ведь можно подумать, что труднее изобразить глаза, ведь они очень подвижны, смотрят то туда, то сюда и постоянно меняют выражение. Но он прав. Если не изобразить рот правильно, всё идёт насмарку. Глаза могут улыбаться, глаза могут сверкать, но если рот не такой, как надо, близкие люди не примут «портрет». Если так считал один из величайших в мире портретистов, то для бальзамировщика это тем более важно.

Нет ничего нежнее губ, и они же — самая слабая часть целого, ведь после смерти нижняя челюсть обычно опускается, мышцы слабеют или твердеют, и губы усыхают. Надо торопиться. Втираем крем и хорошенько массируем губы, прежде чем восстановить их рисунок. Однако в большинстве случаев приходится прибегать к тому, что называется «невидимой штопкой»; накладываем два основных шва: подтягиваем мышцы и нижнюю челюсть. Первый шов — перегородочный. Изогнутую иглу вводим в основание нижней десны, где перегородка, причём держим иглу как можно ближе к челюсти и делаем большие стёжки. Потом иглу направляем вверх между верхней губой и десной и выводим через левую ноздрю. Потом через носовую перегородку вводим её в правую ноздрю и опять ведём вниз между верхней губой и десной. Свободные концы нити аккуратно завязываем, ставя челюсть на место. Стоя в изголовье, мизинцем придерживаем нижнюю челюсть, а остальными пальцами делаем узел. Предпочтительнее так называемый «луковый» узел (от слова «лук» как «оружие»), потому что он наиболее жёсткий и не допускает корректировок в будущем, даже если у кого-то появится желание внести те или иные изменения.

Конечно, здесь тоже случаются неожиданности, и иногда, казалось бы, мелочь играет первостепенную роль; зубные протезы, например, или потерявшие форму дёсны, за которые смерть принялась слишком быстро; гниение, язвы… незначительные изменения, с которыми может справиться лишь искусный бальзамировщик, не теряющий реального представления о конечном результате, — но возьму на себя смелость так выразиться, ибо для него дело чести приблизиться к жизни насколько возможно. Он — художник, борющийся со смертью, особенно с результатами rigor mortis и сходных состояний. А иногда, особенно если человек перенёс долгую болезнь, бальзамировщик с истинным стремлением к красоте отвергает многие из проблем, встающих перед украшателями, которым приходится убирать печаль, самовлюблённость, глупость, проступающие на лицах их подопечных.

Например, facies hippocratica [74] Гиппократовы лица (итал.) . называемые так, потому что первым их описал Гиппократ, величайший маленький доктор всех времён. В литературе до и после особое внимание уделялось тому якобы факту, что на лицах обречённых людей лежит некая печать смерти. Конечно же, она неодинаковая, ибо зависит от причин смерти, но очевидна, ибо заметна. И это не фольклор, друзья мои, так как любой бальзамировщик может в любой момент назвать вам характерные черты, обусловленные предсмертным состоянием. Вот и я называю вам заострившийся нос и общий вид морщин на висках. Но, естественно, каждый случай — особый; умирающие в мире и покое отличаются от умерших в минуту душевного возмущения, от умерших с криками, от вышибающих себе мозги самоубийц. Всего не перечислишь.