Андрей Молчанов - Новый год в октябре

Врешь! — прохрипел он. — Врешь!

Да, не волнуйся, — благодушно продолжал Прошин. — Друзей не забываю. Вытащу.

И не думай, что я загорелся выудить у тебя заветную частоту. Она твоя, и знать ее не хочу.

Речь о другом. Ты избил Глинского и оправданий нет… И победой над раком вины перед начальством не искупишь. Оно твердолобое, недоверчивое, мыслит конкретным фактом пьяной драки. Позор! Но мы все исправим. Кое-кому сверху нужны расчеты, совпадающие с проектом многоячеистого датчика. Скажу более: потому что этому кое-кому нужен многоячеечный датчик. Это большое желание большого начальства. И ты пойдешь навстречу и начальству и желанию. То есть подобные расчеты — твой спасатьльный круг. И пока ты над ними потеешь, никто на тебя и дыхнуть не посмеет, будь уверен!

Что за расчеты? — спросил Авдеев удивительно трезво. — Тебе нужна докторская?

Фи, какие мы подозрительные, — присвистнул Прошин. — Эка, хватил! Разве это тянет на докторскую?

Да, — сказал Авдеев в раздумье. — Для докторской… хило.

Уже хорошо. Едем дальше. Завтра ты убеждаешь всех нерациональности сканирую щего датчика. Дело это сложное, но ты гений и потому как там… пусть твои шевелятся и болят, ага? Сделаешь расчетики с помощью лаборатории, затем — пожалуйста! — разрабатывай приемник со своей лоторейной частотой и становись академиком.

Но уйдет год… Год вхолостую!

Уйдет не год. — Прошин загибал пальцы: — Январь, февраль, март, апрель… Четыре месяца. Только четыре, не больше!

Но это же… — сник инженер. — Это же прийдется вкалывать, не разгибая спины. И всех обмануть…

Ай-яй-яй, — посочуствовал Прошин. — Какая трагедия! Я понимаю, старик, но не вижу выхода. А потом что такое четыре месяца? Дальше- то — король! — Он разлил остатки водки по рюмкам. — Дальше докажешь всем, кто ты есть, а есть ты талантливейший человек!

Наташке докажешь… По рукам?

По рукам и по ладоням, — задумчиво проговорил Авдеев. — Ладно! Черт с тобой!

Ну, ни фига себе! — оскорбился Прошин. — За него переживаешь, а он тут выкобенивается, фрукт! «Черт с тобой!» Это с тобой черт! Не надо никаких расчетов. Сам выпутывайся. Катись отсюда!

Леш, ты чего? — перепугался Коля. — Я ж в шутку…

В шутку… — обиженно продолжал Прошин, принося с кухни жареные шампиньоны.

Шутник нашелся! Да! Спохватился он. — Глинскому о расчетах — ни-ни! Узнает — всему хана! Он в курсе, кому из начальства они нужны, и все сумеет увязать. А если поднимется вой, я буду бессилен.

Авдеев понимающе закивал, вытирая рукавом бледное лицо.

Что с тобой? — испытывая внезапную жалость, спросил Прошин.

Да… сердце… пройдет сейчас…

В лице Авдеева было что-то трогательное, детское, до боли знакомое… И тут Прошин вспомнил: однажды он несправедливо ударил сына, и у того было такое же выражение лица непонимающее, растерянное…

Коля, — сказал он, отвернувшись. — Я обещаю… Твой анализатор будет…сделан. Во что бы то ни стало. Я обещаю.

Было светло и студено. Над ажурными чашами антенн, в зимней, глубокой синеве поднебесья висели, окоченев, крепенькие, будто сдавленные морозом облачка.

Прошин протиснулся в разломанный стык бетонный секций забора и увидел Лукьянова; тот тоже, видимо, решил прогуляться в лесу и теперь стоял растерянный — как же, застукали!и кого, самого примерного! Прогулки по лесу в НИИ были строго запрещены.

Ну, чего, — сказал Прошин. — Нарушение трудовой дисциплины налицо. Иду докладывать. Готовьтесь к каре.

Каюсь. — Тот наклонил лобастую голову. — Нарушение. Но только те полчасика, которые побродишь да веточки потрогаешь — в актив. И не столько себе, сколько государству.

Процесс воспроизводства рабочей силы на производстве непосредственно, — сформулировал Прошин. — Охране вас не понять, но я согласен. И более того — предлагаю повоспроизводиться совместно. Мне одному скучно, ей-богу, а вы потрогаете еще пару веточек во благо отчизны… Ну, пошли!

Вы знаете, — тот направился по тропинке, — а у нас чепе…

Ага, — Прошин шел следом. — Какое?

Дискуссия с самого утра. Выступление Авдеева о том, что многоячеечный датчик это хорошо. Доказательства вообще подозрительные…

Вы занимаетесь «Лангустом», — сказал Прошин. — Прекрасная тема.

Слушайте.. — Лукьянов обернулся. Глаза его были внимательно- враждебны. — Я не мальчик. И советов не надо. Я… имею право на работу с анализатором. — Отвернулся, молча пошел вперед.

Теперь они шагали по узкой тропинке решительно, словно с какой-то целью; торопились, провалились по колено в снег… Густели тени старых елей и сосен на глубоких, сумрачных сугробах; здесь был до тяжести свеж воздух, и Прошин, хватая его рассерженным ртом, думал: «А мог бы я убить человека, шагающего впереди? Вот так — снежок скрипит, сосны шумят… А в руке — маленький, скользкий пистолет. Или лучше — какой-нибудь фантастический распылитель материи, чтобы не мучиться при виде трупа. Елозит палец по спусковому крючку… и странно одной подошвой обрывается след — другая нога уже не ступила на землю… Да! — еще полная безнаказанность, разумеется. А вообще действительно… мог бы убить? А? Нет… наверное. Страшно! И не то, чтобы убить страшно, а то, что потом, после…

И все дело в этом „потом“, все дело…»

Я слышал, — сказал Прошин наобум, — вы преподаете в институте?

Да, вы об этом прекрасно знаете.

Так, может, вам стоит уйти на кафедру? Прекрасная работа, зарплата вполне…

Он посмотрел на верхушки деревьев. За ними было небо.

Я вас чем-то не устроил?

Всякие фокусы с датчиками — не очень красиво…

А это не фокусы. Это желание коллектива, обоснованное производственной целесообразностью.

Но над коллективом есть начальник… — молвил Прошин.

И этот начальник я. — Лукьянов указал пальцем себе на грудь.

Да? А кто же я в таком случае? — Прошин всеми силами старался держаться корректно.

Ну, мы же все понимаем. — Лукьянов развел руками. Зачем вопросы?

Я вижу, вы обнаглели. — Злость закипела у Прошина в горле, он даже дернул шарф, задыхаясь. — Вы..

Ну-ну, — сказал Лукьянов, усаживаясь на ствол поваленного дерева и запахивая воротник пальто. — Где ваша чарующая невозмутимость? Давайте тихо и откровенно…

Хотите?

Ха… — Прошин, болезненно усмехнувшись, притулился к березе. — Давайте… откровенно.

Тогда слушайте. Вы — человек не на своем месте. Вы наносите вред делу.

Лишний вы. Это я насчет лаборатории. Насчет иностранного отдела так: половина ваших зарубежных командировок не более чем болтовня по общим вопросам и наслаждение экзотикой за счет государства.

Что-то вы много печетесь о государстве. — Прошин сплюнул твердый комочек жвачки, пробивший дырку в сугробе.