Яков Шехтер - Поцелуй Большого Змея

– Встань, Шуа, – приказал избранный. – Подойди ко мне, ближе, вот так. Опусти руки, закрой глаза. Молись.

Я услышал легкий стук – избранный снял с треноги горшочек с расплавленным свинцом. Затем на мою макушку опустилась сковорода, и раздалось шипение. Голову слегка обожгло – избранный ошибался, говоря, будто я не почувствую боли. Не думая, не отдавая отчета в том, что происходит, я поджал пальцы, постаравшись направить их вверх, и выпустил томление, пытаясь остановить льющийся на меня расплавленный свинец. Томление легко прошло сквозь сковороду, и, почувствовав тонкую струйку металла, я стал разбрасывать ее в разные стороны, опасаясь, что она прожжет дырку в сковороде. Когда струйка закончилась, я просунул невидимое продолжение пальцев между сковородой и макушкой и прикрыл голову.

Все это время избранный шептал непонятные слова. Я думаю, он произносил заклинание, составленное из святых имен ангелов. Если прислушаться, возможно, я бы смог уловить какой-нибудь смысл, но в тот момент мне было не до того.

Со сковородой на голове я простоял еще несколько мгновений, и вдруг – все закончилось. Горячая тяжесть отпустила мою голову.

– Можешь открыть глаза, Шуа, – прозвучал взволнованный голос избранного. Он стоял передо мной, держа в руке сковороду с серой лепешкой застывающего свинца, и внимательно разглядывал ее. На лице избранного было написано крайнее изумление. Когда свинец застыл, он всунул сковородку прямо в желтый столб солнечного света, и еще раз, точно не веря глазам, внимательно рассмотрел.

– Не может быть, – наконец прошептал он, в изнеможении опуская сковороду на пол. – Не может быть.

Подойдя к стене, в которой на уровне головы рядами располагались несколько десятков маленьких отверстий, он прижал губы к одному из них и что-то быстро зашептал. Потом приложил ухо к тому же отверстию, послушал, опять прижал губы, снова послушал, удовлетворенно кивнул головой и вернулся ко мне. Его лицо приобрело прежнюю важность.

– Сейчас, Шуа, ты удостоишься чести, небывалой для ученика. Сам глава направления Терапевтов решил ознакомиться с результатами твоего испытания. Гордись! Счастлив ты и счастливы твои родители!

Он посмотрел в полумрак коридора, где виднелась фигура моего отца.

Прошло довольно много времени, костер догорел, избранный спрятал треногу, собрал золу в глиняный горшок, еще раз внимательно осмотрел свинец на сковородке, а Терапевт все не шел. Макушка, обожженная сковородкой, ныла все сильнее и сильнее. Я устал стоять и присел, облокотившись спиной о стену. Потом повернул голову и прижал макушку к прохладному камню.

Нытье перешло в боль, боль спустилась от макушки ко лбу и вискам. Острые иглы то впивались глубоко под кожу, то выскакивали наружу. Я попробовал тереть лоб рукой, но боль только усилилась. Когда же он придет, верховный Терапевт? Избранный назвал меня учеником, значит, я прошел испытание. Но что такого углядел он в свинцовой бляшке, расползшейся по сковородке? Я попытался думать об этом, но усиливающаяся боль отогнала мысли. По вискам словно били два острых молоточка, и каждый удар тяжелым эхом отзывался в макушке.

Но вот до моих ушей донесся тихий скрип. Он исходил прямо из стены справа от меня. Я уставился на нее во все глаза и на этот раз сумел все подробно рассмотреть.

Часть стены повернулась вовнутрь, как поворачивается входная дверь в лавках. Из возникшего проема выскользнул высокий ессей, и стена моментально вернулась на прежнее место. Все произошло очень, очень быстро, и если бы я не таращился на стену, вряд ли бы понял, что же тут происходит.

Ессей был одет так же, как избранный, только пояс, затканный серебряными нитями, пошире. Выглядел он молодым, во всяком случае, в его короткой каштановой бородке и мягких усиках еще не появилась седина.

– Брат Реувен! – вошедший протянул руки к избранному, и тот слегка склонился в приветственном поклоне.

– Учитель Асаф! – избранный прикоснулся ладонями к ладоням вошедшего.

– Шуа, – Терапевт повернулся ко мне, и я, морщась от боли, поднялся на ноги. Он быстро приблизился и положил руку прямо на мою обожженную макушку. Его рука была прохладной и мягкой, и от ее прикосновения саднящее жжение тут же исчезло.

– Потерпи немного, – сказал Терапевт. Не убирая ладонь с макушки, пальцами второй руки он сжал мою переносицу. Боль была так сильна, что у меня потемнело в глазах. Я попытался вырваться, но Терапевт крепко держал переносицу, а рука, лежащая на макушке, не давала возможности даже пошевелить головой. Так продолжалось несколько мгновений, и вдруг Терапевт резко убрал руки. Я отскочил в сторону, опасаясь, как бы он опять не схватил меня за нос, и понял, что боль исчезла. Ее словно вынули из моей головы, она пропала полностью, не оставив после себя ни следа, ни напоминания.

– Стало легче? – участливо спросил Терапевт.

Я кивнул. Слезы благодарности проступили на моих глазах. Разница в ощущениях была огромной, я уже не понимал, как мог столь долго терпеть такую страшную боль.

– Ну, а теперь давай посмотрим результаты испытаний.

Говорил Терапевт мягким приятным голосом, каждое слово будто само выкатывалось из его рта, привязанное к другому невидимой веревочкой.

Он взял сковороду, сунул ее в желтый столбик света и долго рассматривал.

– Ты прав, брат Реувен, – наконец произнес он. – Это действительно нечто удивительное.

Терапевт опустил сковороду на пол, подошел к стене, ловким поворотом пальцев открыл небольшое отверстие и приник к нему ртом.

– Приведи его ко мне, – раздался голос сверху. Он несся прямо из потолка, и я, стыдно теперь признаться, решил, что с нами беседует сам Всевышний. В рассказах моей матери о праотцах, царях и пророках Бог то и дело обращался к своим избранникам, поэтому мне показалось естественным и нормальным, что Всевышний разговаривает с главным Терапевтом в подземелье святой обители.

Терапевт снова прижал губы к отверстию в стене.

– Да, прямо сейчас, – произнес голос.

– Пойдем, Шуа, – сказал Терапевт, поднимая сковороду. – Брат Реувен, я сам провожу гостей.

Он посмотрел в коридор, где стоял отец.

– Йосеф, ты можешь присоединиться к нам.

Мы шли долго, постоянно спускаясь ниже и ниже. Разница между этажами почти не ощущалась, везде было темно, сухо, иногда меня овевал легкий ветерок, вылетавший из боковой галереи. Подземелье освещалось редкими световыми пятнами, но глаза уже привыкли к темноте и я не испытывал ни страха, ни неудобства. Передо мной шел сам верховный Терапевт, а за спиной отец. Разве можно придумать более безопасное положение?

Но на душе было неспокойно. Чего они ждут от меня, какие необычайные способности я должен проявить? Кроме томления, выскакивающего из моих рук, точно суслик из норки, во мне нет ничего необычного. Да и томление это скорее похоже на недуг, на странную особенность тела, чем на что-то святое и удивительное.