Гарольд Роббинс - Охотники за удачей

Я усмехнулся.

— Ты слишком переживаешь.

Форрестер остался серьезным.

— За это ты мне платишь. Директору компании положено беспокоиться. Тем более при наших темпах роста. За прошлый год мы получили тридцать пять миллионов. В этом году должны перевалить за сто. Давно пора подбирать служащих, которые в случае чего смогли нас заменить.

Я достал сигарету.

— А что с нами случится? — спросил я, закуривая и глядя на него сквозь облако дыма. — Если, конечно, ты не подумываешь о том, чтобы вернуться обратно в строй.

Он отнял у меня сигарету и затянулся.

— Не надо шутить, Джонас. Мне за молодыми не успеть. Раз уж мне суждено пилотировать письменный стол, то предпочту заниматься этим там, где я хотя бы могу что-то решать.

В его словах был смысл. Война заставляла нас идти на такое увеличение производства, о котором мы и не мечтали. А ведь мы в нее еще не вступили.

— Нужно найти человека, который руководил бы нашим заводом в Канаде.

Я молча кивнул. Он был прав, это чертовски мудрый шаг. Мы решили выпускать детали к нашим самолетам в Штатах, а собирать их в Канаде. Оттуда пилоты британских ВВС могут перегонять их в Англию. Если эта схема заработает, на производстве каждого самолета мы сэкономим по три недели.

У этой идеи были также некоторые финансовые преимущества. Британское и канадское правительства согласились финансировать строительство завода. Завод обойдется нам дешевле, потому что нам не придется платить проценты по банковским кредитам, а скидка на амортизацию там в четыре раза больше, чем та, которую дает дядюшка Сэм.

— О’кей, — сказал я. — Но никто из наших ребят не имеет нужного опыта, не считая Морриси. А его мы отпустить не можем. У тебя есть кто-то на примете?

— Есть, — ответил он и с любопытством посмотрел на меня. — Но вряд ли тебе это понравится.

— Попробуй, увидишь.

— Амос Уинтроп.

— Нет!

— Больше никто с этим не справится. И нужно торопиться. При нынешнем положении вещей его вполне могут перехватить.

— Пусть перехватывают. Он подлец и пьяница. И разваливал все, за что ни брался.

— Он знает самолетостроение, — упрямо возразил Форрестер и снова посмотрел на меня. — Я в курсе ваших отношений. Но сейчас это не имеет значения.

Я не ответил. Впереди командир звена качнул крыльями. Это был сигнал выходить на связь.

Форрестер подался вперед и включил радио.

— Слушаю, капитан?

— Здесь мы расстаемся, старик.

Я взглянул вниз. Под нами расстилались воды Атлантики. До Британских островов было около ста миль.

— О’кей, капитан, — сказал Форрестер. — Спасибо.

— Счастливо долететь, ребята. И не забудьте прислать нам большие машины. Они понадобятся следующим летом, чтобы отдать должок бошам.

Форрестер засмеялся.

— Вы их получите, капитан.

— О’кей. Конец связи.

«Спитфайр» снова качнул крыльями, и звено сопровождения повернуло обратно. Я расстегнул ремень и встал.

— Если ты не против, я пойду вздремну.

Роджер кивнул. Когда я открыл дверь, он сказал:

— Подумай над тем, что я сказал.

— Если ты об Амосе Уинтропе, забудь.

Морриси уныло сидел в кресле механика. Когда я вошел, он поднял голову и печально сказал:

— Не понимаю.

Я присел на край койки.

— Все просто. Экипаж Б-17 — пять человек против наших девяти. Это значит, что англичане смогут поднять в воздух почти в два раза больше машин. До Германии и обратно — не больше двух тысяч миль, так что наша пятитысячная дальность им не нужна. Кроме того, затраты на их эксплуатацию почти вдвое ниже наших.

— Но эта машина может летать на три тысячи метров выше и на двести миль в час быстрее, — возразил Морриси. — И поднимает бомб в два раза больше.

— Твоя беда, Морриси, в том, что ты опережаешь время. Они еще не готовы к таким самолетам.

Его убитый вид вызвал у меня жалость. Но то, что я сказал, было правдой. Что до меня, то я считал его величайшим авиаконструктором в мире.

— Забудь об этом, — сказал я. — Они еще до тебя дорастут. В один прекрасный день тысячи таких самолетов поднимутся в воздух.

— Но не в этой войне, — грустно сказал он и достал термос. — Пойду отнесу кофе Роджеру.

Он ушел в кабину, а я растянулся на койке. Рев четырех моторов стоял в ушах. Я закрыл глаза. За три недели в Англии я ни разу не выспался как следует. То бомбежки, то женщины. Теперь я наконец посплю.

Визг падающей бомбы оборвался грохотом взрыва где-то поблизости. Беседа за обеденным столом на секунду прервалась.

— Я так волнуюсь за свою дочь, мистер Корд, — сказала худощавая седая женщина, сидевшая справа от меня.

Я взглянул на нее, потом на Морриси, который сидел напротив. Его лицо было бледным и напряженным. Я снова повернулся к своей соседке. Бомба упала совсем рядом, а она волновалась о дочери, которая находилась в безопасности в Америке. Но, может быть, ей было от чего волноваться. Это была мать Моники.

— Я не видела Монику с тех пор, как она была девятилетним ребенком, — нервно продолжала миссис Холм. — Почти двадцать лет. Я часто думаю о ней.

Недостаточно часто, подумал я. Я считал, что матери в этом отношении отличаются от отцов, но оказалось — нет. Все они думают в первую очередь о себе. Это было единственное, что роднило нас с Моникой. Нашим родителям было на нас наплевать. Моя мать умерла, а ее — сбежала с другим мужчиной.

Она взглянула на меня темно-фиолетовыми глазами, и я подумал, что красоту Моника унаследовала от нее.

— Вы увидитесь с ней, когда вернетесь в Штаты, мистер Корд?

— Сомневаюсь. Я живу в Неваде, она — в Нью-Йорке.

Она помолчала, затем снова пристально взглянула на меня.

— Я вам не нравлюсь, не правда ли, мистер Корд?

— Право, я об этом не думал, миссис Холм, — поспешно ответил я. — Мне жаль, если вам так показалось.

Она улыбнулась.

— Нет, вы ничего такого не сказали. Я почувствовала по тому, как вы замкнулись, когда я сказала вам, кто я, — она нервно передвинула ложку. — Амос, наверное, рассказал вам о том, как я убежала, оставив его одного растить ребенка?

— Мы с Уинтропом никогда не были близки. Мы никогда не говорили о вас.

— Вы должны поверить мне, мистер Корд, — прошептала она напряженно. — Я не бросала свою дочь. Я хочу, чтобы она знала это!

Картина не изменилась. Для родителей важнее быть понятыми, чем потрудиться понять.

— Амос Уинтроп был бабник, — сказала она без горечи. — Десять лет нашего брака были сущим адом. Уже во время медового месяца я заставала его с другими. И в конце концов, когда я полюбила порядочного, честного человека, он шантажировал меня и заставил отказаться от дочери, угрожая расстроить карьеру моего возлюбленного.

Я взглянул на нее. Это было похоже на правду. Амос был способен на подобные фокусы.