Бернар Клавель - Сердца живых

— Доставь другу удовольствие.

— Я же сказал, что не могу.

— Никогда из тебя не получится ни живописец, ни поэт. Все художники пьют. У меня есть приятель, живописец. Хочу, чтобы он приехал сюда и устроил тут свою выставку. Такого пьяницы я в жизни не встречал, вот увидишь.

Ритер потянул Жюльена за рукав. Тот резко высвободился. На лице парижанина отразилось удивление, и Жюльену даже показалось, что он прочел во взгляде товарища выражение боли.

— Я не могу пойти с тобой, — взмолился Дюбуа. — Прошу тебя как друга.

— Понимаю, — ответил Ритер.

И все же он не двинулся с места. Он молча переводил взгляд с Жюльена на витрину кафе. Внезапно, вытащив трубку изо рта, он ткнул ею в том направлении, где был расположен их пост.

— Ступай один, — сказал он. — Я задержусь всего на минуту. Честное слово, меня так мучит жажда, что я просто не взберусь на гору.

Жюльен сделал шаг, потом обернулся и спросил:

— Помнишь, что ты мне обещал?

— Помню. Можешь не сомневаться, через несколько минут я буду на месте.

Когда Ритер возвратился на пост наблюдения, Жюльен стоял уже на пороге дома. Он сразу увидел, что парижанин пьян: лицо у поэта побагровело, по лбу и шее стекал пот. Воротник белой сорочки вымок. Ритер сделал величественный жест рукой, закинул голову и произнес:

— Верный друг прибыл.

Он с трудом переводил дух.

— Ты невозможный человек! — вспылил Жюльен.

— Как! Я жертвую выпивкой, чтобы оказать тебе услугу, бегу сломя голову, чтобы поспеть вовремя, а ты меня еще и ругаешь!

— Ты заставил меня изрядно поволноваться — ведь уже почти два!

— Напрасно тревожился! Мое слово — закон.

— Как ты будешь дежурить в таком состоянии?

— Не раздражай меня, а то я опять уйду в город.

Парижанин сделал вид, будто собирается повернуть назад, и Жюльен поспешно схватил его за руку. Он хотел что-то сказать товарищу, но замер с открытым ртом: по дороге поднималась Сильвия. Ритер выбросил руку вперед и поманил девушку пальцем.

— Подумай-ка, еще немного, и мы бы с ней встретились, — сказал он Жюльену. — Представь меня.

— Ты слишком пьян.

Сильвия приближалась. Жюльен подтолкнул приятеля по направлению к саду. Ритер ухватился за решетчатую калитку.

— Пьян, но величествен! Представь меня, не то я уйду в город.

Жюльену пришлось покориться. Сильвия остановилась, он подошел к ней, взял за руку и тихо сказал:

— Это Ритер, он согласился подежурить вместо меня. Подойдемте к нему, он тут не задержится. И не обращайте внимания: он немного выпил.

— Вот-вот, ты ей еще доложи, что я пьян! — крикнул Ритер.

Жюльен и Сильвия приблизились к нему. Он смеялся.

— Примите мое благословение, — торжественно провозгласил он.

Потом, помахав в воздухе угасшей трубкой, он пробормотал какую-то латинскую фразу и исчез.

На Жюльене был свитер. Он хотел было пойти переодеться, но Сильвия запротестовала:

— Вы мне так больше нравитесь. Меньше похожи на солдата. А потом в той стороне мы никого не встретим.

Жюльен все же побежал в дом и возвратился с завернутой в бумагу книгой. Когда они немного отошли, он протянул девушке сверток и сказал:

— На память о нашей первой встрече.

Они оглянулись. С того места, где они стояли, был еще виден окруженный деревьями дом, площадка; там беседовали Ритер и Лорансен. Жюльен и Сильвия прошли немного дальше и, оказавшись под прикрытием живой изгороди, поцеловались.

— Люблю тебя, — сказал он.

— Ты просто сумасшедший, да и я не лучше.

Девушка слегка оттолкнула Жюльена, раскрыла сумочку и вынула оттуда толстый блокнот в темной обложке.

— Я тоже думала об этом стихотворении, — пояснила она. — Но не могла выйти из дому. А потом, должна тебе признаться, я не знала, в какой сборник оно входит. Но стихотворение я помню наизусть.

— И ты его переписала для меня в блокнот?

— Да, в этот блокнот я записываю свои мысли, а также стихи и песни, которые мне нравятся. Держи. Теперь ты в него все записывай и при этом думай обо мне.

Они достигли луга, залитого солнцем, и пошли вниз, вдоль изгороди. Потом опустились на траву, Сильвия достала книгу, а Жюльен — блокнот. После каждой прочитанной страницы, после каждой фразы, написанной на разлинованной в клетку бумаге, они целовались.

На живой изгороди сохранилось еще много ржавых и сморщенных листьев, и ветер время от времени шелестел ими. В воздухе кружилась мошкара, поблескивая на солнце. Далекая гора синела, как это обычно бывает только летом.

Сильвия порылась в сумочке, достала карандаш и написала на первом чистом листке блокнота: «Кастр, дорога в Фурш. Суббота, 15 ноября 1941 года» . Затем она протянула блокнот и карандаш Жюльену и сказала:

— Как грустно, что наша встреча отмечена таким печальным стихотворением. Ведь в нем говорится о разлуке. О людях, что грустят осенью, совсем не похожей на нынешнюю.

— Стихотворение вовсе не плохое: ведь благодаря ему мы познакомились.

Сильвия опустила голову. Глаза ее потемнели, и Жюльен почувствовал, что она вот-вот заплачет.

— Что с тобой?

— А ну как и наша встреча принесет несчастье? Ведь она произошла тринадцатого. В четверг тринадцатого ноября.

— Неужели ты это говоришь серьезно?

Он обнял девушку, изо всех сил прижал к себе. Она лежала в еще густой и зеленой траве, золотистые лучи солнца отражались в ее глазах, вспыхивали в волосах.

— Люблю тебя, — снова сказал Жюльен. — И нас ничто не разлучит.

— Ты ничего не знаешь обо мне, а говоришь, что нас ничто не разлучит. Меж тем нас разлучает все. Все разлучает нас.

— Ты даже не заметила, что говоришь стихами Трене, — сказал Жюльен.

Она грустно улыбнулась и продекламировала:

Сильвия запнулась.

— Скажи, что ты от меня скрываешь? — спросил Жюльен.

— Только не сейчас. Лучше напиши что-нибудь своей рукой в… — она поколебалась, — в наш блокнот. Какую-нибудь свою мысль или строку из стихотворения.

Она вытерла слезу, блеснувшую на ресницах. Жюльен был потрясен.

— Но все-таки что с тобой?

Девушка улыбнулась:

— Ничего… Пиши же.

Он взял из ее рук блокнот, немного подумал и стал писать:

Сильвия положила свою руку на руку Жюльена, завладела карандашом и принялась сама писать:

Она остановилась и попросила:

— А теперь возьми меня за кисть.

Вместе, почерком, который уже не был ни почерком Сильвии, ни почерком Жюльена, они написали:

В глазах девушки блеснула радость. В них снова запрыгали золотистые искорки.