Бернар Клавель - Сердца живых

— Дюбуа, мы влипли.

Жюльен улыбнулся. Его теперь по-настоящему ничто не могло огорчить.

— Тебе придется отсюда уйти, — продолжал сержант. — Приезжают два парня. Понимаешь, они заменят вас — Каранто и тебя… Этого уже давно следовало ожидать.

Жюльен слушал, стоя возле стола. Он чувствовал, что Верпийа не сказал самого главного. Но одно было понятно: их обоих заменяют — Каранто и его, Жюльена. Обоих в одно и то же время, одним и тем же способом. Ведь оба они в каком-то смысле умерли.

— Вот и отлично, — сказал он. — Я уйду.

— Ну, у тебя есть еще время. Они прибудут только в понедельник. Приедут поездом, в полдень.

Поездом, в полдень… Этот же поезд привез в свое время его и Каранто. Жюльен на минуту задумался. Уже два года, десятого ноября будет ровно два года! Через пять дней. Неужели и впрямь существуют роковые даты? Неужели Сильвия права и высшие силы управляют судьбами людей?

— Если бы просто приехали два новых солдата, — снова заговорил сержант, — все можно было бы уладить. Одного из них никто не знает, но вот другой… Другой будет моим помощником, помощником начальника поста наблюдения…

Верпийа запнулся. Тиссеран порывисто вскочил с места и крикнул:

— Чего ты мнешься, скажи ему! Скажи ему, что это тот самый подонок, которому он повредил челюсть, когда бежал из военной тюрьмы!

Гневная вспышка тулонца послужила сигналом для остальных. Все разом заговорили. Они клялись жестоко расправиться с капралом Водасом. Верпийа не останавливал солдат, а когда они немного успокоились, разъяснил, что он не получил еще письменного приказа, но капитан звонил ему.

— Он говорил со мной не по служебному телефону, — уточнил сержант. — Само собой, изъяснялся он обиняками, но я понял, что он уже не хозяин положения. Он оттягивал это дело сколько мог.

Верпийа остановился. На лице его снова появилось смущение. Он глубоко вобрал воздух и разом выпалил:

— Он считает, что ты без труда можешь уйти в маки. Говорит, что тебе не следовало так долго тут оставаться. Ты хорошо знаешь, что я…

Последние слова сержанта потонули в гневных возгласах солдат. На сей раз они обрушились на капитана. По их мнению, он должен был найти выход из положения, на то он и офицер. Желание поддержать товарища делало их несправедливыми. Им нужно было на ком-нибудь выместить свою ярость. Накричавшись, все стали придумывать, как лучше помочь Жюльену. Называли адреса, где он мог бы надежно укрыться, но он жестом остановил их.

— Нет, я должен остаться в Кастре, — сказал он.

Наступило молчание. Солдаты растерянно уставились на Жюльена; наконец сержант сказал:

— Ты совсем спятил. Кто может поручиться, что они не пронюхали о твоем пребывании здесь? Возможно, этого типа и направляют сюда, чтобы он тебя выследил. Не стоит играть с огнем. С некоторых пор ты, можно сказать, витаешь в облаках, но все же и тебе известно, что людей арестовывают по любому поводу. — Сержант помолчал. — И люди эти бесследно исчезают.

Вмешался Ритер.

— Вот что я вам скажу: Дюбуа не мальчик. Зря он не полезет в волчью пасть. Пока мы не придумаем чего-нибудь лучшего, он может укрыться в задней комнате лавки, которую я арендовал, чтобы устроить там выставку картин моего парижского приятеля.

— Но это слишком рискованно, — возразил Верпийа. — Если тот тип вздумает спуститься в город…

— Ну, это уж твоя забота задерживать его на посту!

— Или не давать ему увольнительных.

— Или слегка подтолкнуть в спину, когда он будет спускаться по лестнице, чтобы он сломал себе ногу…

Теперь уже все смеялись. Они говорили о капрале Водасе, словно это был паяц, которого надо вздуть. Дошли до того, что стали придумывать, как заманить его в ловушку, чтобы Жюльен снова задал ему хорошую трепку. Но юноша с трудом заставлял себя прислушиваться к разговору. Его судьба решалась помимо него. Даже не посоветовавшись с ним, Ритер решил, что начиная с воскресенья Жюльен будет спать в лавке, которую парижанин именовал своим выставочным залом.

И теперь Жюльен оглядывал помещение наблюдательного поста, которое ему предстояло покинуть во второй раз; он смотрел на солдат, сгрудившихся вокруг стола, на своих товарищей, с которыми прожил бок о бок два года. Он был им многим обязан! А что он сам сделал для них? Только теперь он по-настоящему оценил их дружбу. Ему захотелось сказать об этом вслух, поблагодарить их, но все громко запротестовали. Он умолк и только крепко пожал каждому руку. Потом, почувствовав, что взгляд его затуманился, стремительно вышел из комнаты.

В субботу и в воскресенье Сильвия не могла отлучиться из дому, и Жюльен оставался на посту наблюдения. Шел дождь. Ритер спросил товарища, не хочет ли он написать его портрет; Жюльен согласился, но через несколько минут отказался от этой попытки. Перед его глазами вместо лица приятеля неотступно стояло лицо Сильвии. Он видел только ее. Мысль о предстоящей разлуке не оставляла его. Денег у него нет, и, покинув пост, он будет вынужден уехать из Кастра. Выставка продлится две недели. Она откроется в следующую субботу… Жюльен стал считать дни. Что будет с Сильвией, если он уедет?

В воскресенье вечером он устроился в задней комнате за лавкой; там не было окна и очень сильно пахло плесенью. Вдоль стен тянулись пустые полки. Жюльен завернулся в одеяло и улегся прямо на полу.

В понедельник прибыли ящики с картинами. Жюльен и Ритер распаковывали их, и день прошел быстро, потому что с каждого холста приходилось стирать пыль, каждую раму нужно был укрепить. Этьен шутил:

— Без тебя выставка провалилась бы. Кроме того, ты тут спишь, и это очень здорово. Ведь картины могут украсть… А вся эта солома послужит тебе отличной подстилкой. Живопись хоть один раз окажет тебе услугу.

Ритер был убежден, что художник, который собирался приехать в субботу, что-нибудь придумает для Жюльена.

Когда Жюльен вечером рассказал Сильвии о том, что ему вскоре придется уехать, она только пожала плечами и печально усмехнулась. Девушка держала себя холодно. Лицо у нее было замкнутое, ему показалось, что он прочел на этом лице выражение покорности, но он тщетно пытался узнать, в чем дело. Сильвия объявила, что она утомлена, и ушла очень рано. Жюльен одиноко сидел на скамье парка, ожидая темноты, когда можно будет проскользнуть в комнату за лавкой. Он был во власти страха, но не мог уяснить себе, чего именно страшится. Разумеется, его пугало состояние Сильвии и все, что было с этим связано. Пугала его и неизбежность разлуки, но дело было не только в этом. В тот вечер Сильвия держалась так отчужденно, она так мало походила на Сильвию прежних дней… Жюльен старался найти различные оправдания для нее. Он представлял себе девушку дома, лицом к лицу с матерью, которая донимала ее расспросами, и с отцом, который, конечно же, ничего не знал, но не мог понять, почему дочь так осунулась. Можно было всего ожидать от этого человека, который, по словам Ритера, принадлежал к самой худшей разновидности рода людского, к числу тех, кто «еще-не-вполне-буржуа-но-мечтает-стать-им».