Бернар Клавель - Сердца живых

Жюльен выпрямился во весь рост. Из недр его души рвались слова, которые он не мог сдержать. Он прервал госпожу Гарюэль и крикнул:

— Но ведь никто не имеет права!.. Никто не имеет права так поступать! Это касается только Сильвии и меня, мы…

— Да замолчите вы наконец? Вижу, мой милый, вы совершенно не владеете собой. Я запрещаю вам сомневаться в правдивости моих слов, слышите? Что касается права, как вы изволили выразиться, то, насколько мне известно, вы сейчас в таком положении, что не можете проявлять чрезмерную настойчивость!

Она приблизила к Жюльену свое искаженное гневом лицо, и последняя ее фраза прозвучала как пощечина. Он заметил, что губы у нее дрожат. И опустил голову. Госпожа Гарюэль раскрыла сумочку и не спеша достала оттуда конверт. Руки у нее тоже дрожали. Каким-то свистящим голосом она с явным трудом выговорила:

— Если вы не верите мне, то, может быть, поверите Сильвии.

Жюльен взял письмо. Он узнал почерк Сильвии, она написала на конверте: «Для Жюльена». Он хотел было распечатать конверт, но госпожа Гарюэль остановила его:

— Прочтете потом, я не могу больше задерживаться.

Теперь ее голос звучал уже по-другому, более спокойно. Однако в нем еще слышалась легкая дрожь, которую она старалась унять. Жюльену показалось даже, что она сдерживает слезы.

— Прежде чем проститься с вами, — сказала мать Сильвии, — я хочу вас заверить, что не имею никакого касательства к этому письму. Я его даже не читала. — Она вздохнула. — Ведь вы, должно быть, знаете, что Сильвия несвободна. Что она обручена с молодым человеком, который сейчас находится там, где… где ему угрожает опасность… Там, где он старается противостоять немцам. Бывают обстоятельства, когда человек не может… Когда человек должен вести себя с достоинством…

Жюльен чувствовал, что она не находит нужных слов, но хочет объяснить ему что-то очень сложное или такое, во что сама не особенно верит. На мгновение у него появилась надежда, что он наконец-то сможет поговорить с нею по душам. Но когда он попробовал что-то сказать, госпожа Гарюэль вдруг встала и быстро произнесла:

— Если вы испытываете хоть немного… дружеских чувств к Сильвии, не напоминайте ей больше о себе никогда. Она просила меня передать вам это. Кроме того, боюсь, что мой муж проявит меньше терпимости, чем я. А человеку в вашем положении не следует привлекать к себе внимание… Вы ведь понимаете, что я хочу сказать…

Она колебалась. Жюльен чувствовал, что эта женщина заставляет себя говорить подобным образом. Когда он в свою очередь поднялся со скамьи, она посмотрела на него сурово и вместе с тем грустно, а потом медленно прибавила:

— Сильвия и в самом деле просила вас не предпринимать попыток увидеть ее. Поверьте моему слову. Слову матери, которая искренне хочет счастья своей дочери… Дочери, которая и без того уже много страдала…

Как только госпожа Гарюэль ушла, Жюльен прочел письмо Сильвии. И вдруг ощутил страшную душевную пустоту, полный упадок сил.

Когда Ритер разыскал его, он встал и, не промолвив ни слова, последовал за товарищем. В лавке Этьен принялся кричать, что все это плохо кончится, что Жюльен, видно, и вправду ищет смерти.

Жюльен в ответ только улыбался. Разве смерть не была единственным лекарством от терзавшего его сердце недуга?

Едва Ритер вышел из магазина, как Жюльен направился к улице Вильнев. Он шел по дороге, которая вела также и к посту наблюдения, так что ему угрожала опасность встретить Водаса. Он думал об этом. Ритер сказал, что он, Жюльен, ищет смерти. Но чьей? Своей собственной или же смерти подлеца капрала? А может, их столкновение окончится гибелью обоих?

Дойдя до конца улицы, Жюльен остановился возле стены полуразрушенного дома, где некогда помещалось акцизное управление. Теперь он не сводил глаз с изгороди из бересклета, скрывавшей дом Сильвии. Он ничего не ждал. Он знал, что в такой час из этого дома никто не выйдет. Он просто смотрел, как бы стараясь вобрать в себя и запомнить место, где жила Сильвия. Что она сейчас делает? Было ли ей больно? Ведь тут убили его ребенка! Ребенка, которого он так ждал! Действительно ли убивают младенца, когда из чрева женщины насильственно извлекают плод любви? И не бывает ли так, что одновременно убивают и мать? Должно быть, при этом в ней непременно что-то убивают…

Пошел мелкий дождь, и вскоре одежда Жюльена вымокла насквозь. В темноте слабо поблескивали листья бересклета. Вместо того чтобы вернуться в лавку, Жюльен пошел по дороге в Фурш и вскоре очутился среди полей, гораздо выше поста наблюдения. Теперь, когда сумерки уже сгустились, он готов был встретиться с Водасом. Но дорога была безлюдна. В темноте не видно было даже травы. Она только чуть хлюпала под ногами, как намокшая губка. Жюльен часто бывал здесь с Сильвией. И теперь он шагал, вперив взгляд в землю, будто надеялся обнаружить то место, где они лежали рядом.

Возвратясь в лавку, он долго перелистывал небольшой блокнот, подаренный ему Сильвией. На глаза ему попался стебелек ежевики с высохшими и сплющенными листочками.

Все последующие дни были отмечены для Жюльена ужасающей пустотой. Ритер тщетно пытался образумить товарища. Жюльен улыбался, покачивал головой и уходил. Напрасными были все попытки пристыдить его, задеть самолюбие, в нем словно умер даже инстинкт самосохранения, заставляющий человека избегать опасности. Он переходил из одного парка в другой, всюду ища воспоминаний о Сильвии.

Время от времени, словно смутный проблеск света, перед его мысленным взором возникала печальная улыбка матери. Он силился удержать в памяти ее образ, но это ему плохо удавалось.

Точно вспышки молний, в голове у него мелькали и другие горестные воспоминания: крик Одетты, ее полный ужаса взгляд, ее лицо, искаженное ненавистью, вдруг постаревшее и как бы отмеченное печатью смерти мужа, погибшего на чужбине. Теперь перед Жюльеном неотступно стояла такая Одетта, Одетта, яростно оттолкнувшая его, страдающая, испытавшая нестерпимую муку при одном его появлении.

Будет ли у нее ребенок от него? Сильвия согласилась умертвить ребенка, уничтожить, истребить плод их любви, ну а Одетта, даст ли она жизнь зародышу? Нет, вряд ли это возможно. Ведь, помимо всего прочего, Одетта ненавидит его. Между ними встал покойник, погибший вдали человек, которого Жюльен даже не знал. Одетта любила мужа. И теперь, даже мертвый, он все время являлся им. Безликий поначалу, он представлялся теперь Жюльену многоликим.

Смерть. Смерть везде. Смерть повсюду!

На берегах реки Лу в мирное лето. И на берегах реки Лу в другое лето, когда казалось, что мир вновь обретен. Смерть подстерегала в кустах, где юноши и девушки любили друг друга в ту пору, когда еще не была проведена демаркационная линия. Смерть подстерегала в лесу. В огромном лесу, покрывавшем Черную гору, в лесу, который тянулся к воде и сбегал к берегам озера Лампи.