Шань Са - Врата Небесного спокойствия

Аямэй вернулась в храм и остановилась перед алтарем. Надпись на пьедестале наверняка указывала на имя богини, но буквы стерлись от времени.

Юноша появился в конце дня. Он был почти без сил и задыхался, как марафонец. Схватив ведро, он набрал воды и вылил себе на голову, потом достал из котомки жареного цыпленка, пирожки, разделил еду на две части и протянул Аямэй ее долю. Она воскликнула:

— Цыпленок! Как ты его раздобыл?

Девушка запретила себе прикасаться к угощению.

Занятый едой, он не удостоил ее ответом.

— Ты стащил этого цыпленка? Я не ем краденого. Это постыдно.

Юноша даже не потрудился скрыть насмешливую улыбку.

Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть, как он ест, но он жевал так шумно, а цыпленок так благоухал, что она вышла, чтобы не поддаться соблазну. Когда Аямэй вернулась, еда ждала ее на алтаре, и она не устояла.

После ужина они уселись по разные стороны костра. Юноша смотрел на Аямэй сквозь пламя. Ей хотелось хоть что-нибудь узнать о прошлом своего странного спутника, но он не разговаривал и не умел писать, а на любой ее вопрос отвечал вопросительным взглядом. В конце концов она оставила тщетные попытки и начала вести себя так же, как он. Пламя позолотило его лицо, узкие глаза скрывались за короткими ресницами. Юноша с любопытством разглядывал Аямэй, словно тоже пытался получше узнать свою нечаянную спутницу, только слова ему для этого не требовались.

Он уходил рано утром, а вечером возвращался с украденной где-то едой. Аямэй было любопытно, куда он ходит и чем занят целый день. Но юноша исчезал без предупреждения, и выследить его она не могла.

Девушка прибралась в храме. Сколько она ни старалась, днем это место выглядело унылым и мрачным и оживало только по вечерам, когда перед алтарем весело разгорался огонь. В такие мгновения Аямэй казалось, что богиня вот-вот шагнет с пьедестала, глаза ее загадочно блестели.

Аямэй начала совершать долгие прогулки по горам, открывая для себя великолепные пейзажи. Она никогда не выбирала маршрут заранее, а если уставала, то просто укладывалась на солнце и засыпала.

Лето близилось к концу. Золотистый свет, как пугливая лань, перебегал от долины к долине. Красота последних цветов поражала воображение. У Аямэй не было ни ручки, ни бумаги, и она развлекалась, беседуя вслух с собственным эхом. Она читала стихи, описывала то, что видела и что трогало ей душу. Она пела. Вечерами она сидела на мосту и ждала возвращения юноши, любуясь горными вершинами и глядя на кувыркающихся в потоках воздуха птиц. Длинные пурпурные облака скользили по гаснущему небу. Возвращение загадочного спутника всякий раз приносило Аямэй новую радость.

Главные ворота храма смотрели на гору на другой стороне долины. Однажды ночью Аямэй приснился Минь. Он сидел на пороге, спиной к ней, и она не видела его лица. Он сказал, не оборачиваясь:

— Знаешь, на вершине каждой горы есть небесные врата.

Она проснулась и рывком села на циновке. Юноша лежал под алтарем и улыбался во сне. Аямэй встала. Круглая луна над скалой освещала каменные расщелины и серебристые гребни гор.

Минь. Куда он ушел?

Дивным осенним вечером Аямэй собрала сосновый хворост для костра и спустилась в долину. Там цвели хризантемы, а между деревьями протекал прозрачный ручей.

Она разделась и вошла в воду, где отражались плывшие по небу облака. Искупавшись, девушка принялась медленно расчесывать свои длинные волосы. Над рекой пролетела дикая утка. Аямэй повернула голову и заметила прятавшегося за кустом хризантем юношу. Он смотрел на нее, раскрыв от восхищения рот, а встретившись с ней взглядом, немедленно умчался прочь.

Возвращаясь к храму, Аямэй издалека заметила его. Он сидел на корточках под деревом. Девушка спряталась за ясенем. Застыв, как изваяние, юноша пристально смотрел вверх. На ветках, щебеча, рассаживались птицы. Потом их гомон смолк. И только одна птичка продолжала петь. Аямэй поняла, что юноша подражает голосам пернатых певцов. Иволга, жаворонок, соловей… Напоследок он издал несколько гортанных криков, в которых Аямэй узнала рокот реки, несущей свои воды в океан.

Прошло несколько долгих минут. Птицы снова запели, прыгая с ветки на ветку. Юноша обратился в слух, на щеках у него горел румянец радостного возбуждения.

Потом он начал издавать совсем другие звуки, они напоминали нежную жалобу. Голос его окреп и все больше походил на голос Аямэй. Он плохо выговаривал слова, но подражал ей так искусно, что она ясно расслышала:

Допев до конца, он повторил песню, а в третий раз спел ее по-своему. Сильный ликующий голос птицей летел ввысь, теряясь в облаках.

Прошло пять дней, но они так ничего и не нашли. Наутро шестого дня отряд встретил охотника.

Тот боязливо поклонился военным.

— Ты местный?

— Да, господин офицер. Я живу в деревне, в трех днях пути отсюда.

— В последние дни ты не встречал в лесу девушку?

— Нет, господин офицер. Да разве найдутся на свете безумные родители, которые позволят дочери в одиночку разгуливать по горам?

— Мы ищем сбежавшую две недели назад преступницу. Знаешь, где она может прятаться? Есть в лесу пещеры или заброшенные деревни?

— Пещер тут полно, господин офицер. А деревень всего три.

— Проведешь нас туда? Это очень опасная преступница. Правительство выплатит награду тому, кто поможет ее поймать.

— Но… — Охотник колебался, он был в явном замешательстве. — Я знаю много мест, где можно укрыться. Гора очень большая, ее и за всю осень не обойдешь. Я простой бедный охотник и один кормлю жену и детей. Мне нужно бить зверя и продавать добычу, иначе зимой моя семья умрет с голоду.

— Если согласишься работать на нас, мы дадим тебе все, что попросишь: рис, консервы, новое ружье, патроны. Даю тебе слово.

— Я вам верю, господин офицер. И поведу вас.

Заручившись согласием охотника, Чжао достал из кармана фотографию Аямэй.

— Вот эта преступница, запомни хорошенько ее лицо.

Тот вскрикнул от изумления.

— Ты ее знаешь? — вскинулся Чжао.

Охотник долго вглядывался в лицо на снимке и наконец кивнул.

— Да, господин офицер, я ее видел.

— Где?

Солдаты подошли ближе.

— В храме, господин офицер.

— В храме?

— Я расскажу вам одну странную историю. В прошлом году, в самом начале осени, я подстрелил у скалы лисицу. Она оказалась очень хитрой. Я ни разу в жизни не промахивался, но ее только подранил в лапу, и она убежала. Я разозлился — и за ней, целый день иду по кровавому следу и вот оказываюсь перед заброшенным храмом. Понимаете, господин офицер, мне пятьдесят два года, я эти горы знаю не хуже собственного дома, но этого храма никогда не видел. Казалось, он стоял там всегда. Окна выбиты, дверей нет. Когда я приблизился, под навесом зазвенели колокольчики. Мне стало интересно, и я вошел. Внутри храм еще мрачнее, а в дальнем конце, у стены — статуя богини, метра два в высоту. Так вот, у статуи этой — лицо женщины с фотографии! Клянусь вам, господин офицер! Глаза черные, словно из одних зрачков. Такие взглянут на вас — кровь в жилах стынет. Богиня стоит на леопарде, у того пасть оскалена, мне даже показалось, что он сейчас на меня кинется. Я испугался и дал деру. Не смейтесь надо мной, господин офицер, я не трус, но уже темнело, и мне почудилось, что платье богини заколыхалось.