Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

Капитан, не обращая внимания на покрывшиеся ледяным хрусталем деревья, повел его, как сыщику показалось, к «Дому с Приведениями». Однако до жилища мадам Пелльтан и ее дочери они не дошли. На полпути к нему Пуаро остановился, как вкопанный:

– О, господи, что это такое?!

Она лежала в снегу, белизной ему не уступая. Обледенелые руки лежали рядом, неестественные в своем самоопределении. Разверстая страшными ударами грудная клетка щетинилась железными ребрами.

– Видите, Пуаро, на лбу у нее нарисован единица с минусом! – подрагивающим перстом указал Гастингс. – Я ж говорил, над нами смеются! Минус единица!

– Шалтай-болтай сидел на стене, Шалтай-болтай свалился во сне… – чтобы успокоиться, продекламировал Пуаро, глядя на единицу с минусом, выведенную на челе низвергнутой Афродиты. – Артур, мне кажется, мы в сумасшедшем доме. Скажите мне, что это не так.

– А мне не кажется, я в этом уверен. Только безумный вандал мог уничтожить статую, которую любили все.

– Я любил…

– Вот-вот.

– Вы считаете, что вандал хотел досадить мне? – пристально посмотрел Пуаро.

– Да. Думаю, найти его сможет любая купюра в сотню франков.

Пуаро задумался. Так думать умел он один. Этот процесс напоминал ему складывание пазла из отдельных фрагментов.

– Помните, Гастингс, вы предлагали мне тайно посетить кабинет профессора? – наконец, проговорил сыщик.

– Помню.

– Тогда этот визит был несвоевременным. Теперь же мы имеем все, что нужно. То есть вопросы, ждущие ответов, раннее утро, крепкий сон у сторожей, и прекрасные отмычки, которые я обнаружил вчера в кармане своего парадного фрака.

– А вы уверены, что они подойдут к дверям профессорского кабинета? В них замок похитрее, чем таковой на дверях «Дома с приведениями».

– Я знакомился на досуге с теорией взлома – ведь эта дисциплина крайне важна для каждого уважающего себя сыщика. И потому скажу, что эти отмычки есть само совершенство.

– Возможно, это так.

– Возможно?! Вы же использовали их? И успешно использовали?

– Этого успеха мне пришлось ждать почти час, – смущенно улыбнулся потомственный аристократ.

– Я подожду вас у себя.

– Не стоит, Гастингс. Идите к себе, примите душ и ложитесь спать.

– Как скажете, мой друг. Вот, возьмите фонарик, он вам пригодится.

В Эльсинор они проникли через черный вход – Пуаро боялся разбудить Жерфаньона, дремавшего на своем посту в остекленном закутке вестибюля, и хотел испробовать отмычки. Дверь поддалась легко, заржавленный замок, сдаваясь, подло скрипнул, рванув непрочную ткань предутренней тишины. Когда Пуаро закрыл дверь изнутри, Гастингс шепотом пожелал другу удачи, и они разошлись: капитан отправился к себе, Пуаро на цыпочках пошел к кабинету профессора Перена.

С замком ему пришлось поработать до холодной испарины на лбу. Он поддался, когда сыщик, решив, что у него ничего не получится, бессильно произнося «fuck you! fuck your mother! fuck your father!», клял себя за то, что познакомился с техникой взлома запорных устройств лишь теоретически. Интересовавшая его история болезни нашлась в правом нижнем ящике стола. Увидев фото на лицевом листе, – фонарик светил ярко – Пуаро прошептал: – «Этьен Падлу! Madhouse [64]…»

Полистав бумаги, он наткнулся на отчеты по сеансам психоанализа. Уже на первом сеансе пациент Этьен Падлу рассказал профессору, что имеет профессию художник-гравер, и молодые годы провел в местах заключения за подделку денежных знаков и ценных бумаг. В сеансе, проведенном 19 ноября прошлого года, он поведал Перену, что пять лет просидел в одной камере с Иосифом Каналем, бывшим портным, и от нечего делать научил его искусству татуировки, Краску они получали, пережигая до сажи каблуки истоптавшихся тюремных туфель. На одной из страниц была приписка сделанная профессором Переном:

Через два года после поступления в Эльсинор, Этьен Падлу ходатайствовал передо мной о приеме на лечение своего бывшего прихожанина Иосифа Каналя. Ходатайство было удовлетворено.

Пуаро вернул папку на место, вскрыл средний ящик стола. В нем лежала стопка листков белой писчей бумаги. Верхний лист, сверху донизу исписанный почерком профессора, Пуаро прочитал:

В тот момент Геркулес прямо соприкоснулся с хтонической стихией и “заразился”, “заболел” ею, приняв в себя нечто от ее ядовитости, которая в дальнейшем “выходит наружу” сначала как безумие, а затем как общее отравление, единственным излечением от которой становится жертвенный огонь, выжигающий “злокачественную опухоль” хтоничности. Также следует сказать, что порождение Геркулеса, было вызвано необходимостью иметь “человеческого помощника” для борьбы с хтоническими чудовищами, что придает судьбе и деятельности нашего героя космогоническое содержание.

Знаменательно, что Геркулес не родился бессмертным, бессмертие было достигнуто им в результате победы над смертной хтонической стихией…

Следующий листок вконец замороченный Пуаро читать не стал. Хмыкнув:

– Ну, эти грамотеи… – он вернул его в стол и принялся изучать содержимое левого нижнего ящика. В нем лежали две папки с аккуратно завязанными допотопными тряпичными тесемками. На верхней папке убористым почерком профессора Перена было написано «Жозеф Жарри». Он раскрыл ее, увидел свою фотографию, улыбнулся – хороша! – однако, читать про себя не стал: то, что неведомо, повредить не может. Возвратив книгу своей жизни в ящик, Пуаро запер его и отправился к Гастингсу. По дороге он вполголоса беседовал со своими серыми клеточками.

Жерфаньон, совершавший предутренний обход, столкнулся с ним в фойе второго этажа, никак на встречу не отреагировав. На пациента Пуаро, прогуливавшегося то там то здесь в ночные часы, прогуливавшегося, живо беседуя с самим собой, в санатории никто не обращал внимания – в Эльсиноре это было штатное явление, в нем многие ходили по ночам.

Придя к себе, Пуаро обнаружил под дверью конверт. Закрывшись на ключ, на все два оборота, он достал письмо. Оно было от Потрошителя. Вот его содержание:

Пуаро! Ты близок к провалу! Твои маленькие серые клеточки шпионят за тобой в пользу профессора! Он обещал им сделать из тебя садовника, и они продались ему за новенькие американские грабли! Беги немедленно, иначе тебя разделают, как Катэра.

Пуаро давно подозревал, что с ним беседуют не маленькие серые клетки, а некто другой, возможно, человек профессора, обладающий телепатическими способностями. Хмыкнув, он постарался запомнить схему до мелочей, затем зажег ее в пепельнице. Пока она неторопливо превращалась в пепел, он думал, один за другим перебирая возможные варианты развития сложившейся ситуации.