Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!

– Леон Клодель из третьего номера?.. – опешил Гастингс.

– Да. Мы с ним дружим. Он часто рассказывает мне страшные истории…

– Случившиеся с Карин Жарис, Эжен и Пьером Пелегри? – Пуаро был заинтригован. Клодель любит писать письма…

– В том числе… – посмотрела девушка насмешливо.

– А я могу с ним поговорить?

– Нет.

– Почему?

– Он не любит мужчин, повсюду сующих свой нос. И к тому же…

– Она смеется над вами, вы что не понимаете?! – перебила дочь мадам Пелльтан. – И вообще, вам не кажется, что визит ваш несколько затянулся?

– Отнюдь, – благожелательно улыбнулся ей Пуаро. – Мне кажется, что он длился ровно столько, сколько было мне нужно. Спокойной ночи, мадам, спокойной ночи, мадмуазель.

Поклонившись, они удалились, до самого порога сопровождаемые недовольного вида котом.

Был пятый час утра. Снег сыпал хлопьями. Притушенные фонари светили полусонным фосфорным светом. С дальней стороны кладбища раздавался заунывный волчий вой, вызывавший у Гастингса сострадание и мысли о хорошем куске говядины с кровью у Пуаро. На полпути к Эльсинору капитан спросил спутника:

– Вам не кажется, мой друг, что пора брать голову в руки?

– Нет, дорогой Гастингс, пока не кажется, дело слишком сложно, – дорожки засыпало нападавшим снегом, и Пуаро, шел за торившим тропу капитаном. – Да, на первый взгляд кажется, что у нас с вами накопилось достаточно сведений, чтобы составить рабочую гипотезу или, по крайней мере, определить направление и руководящую силу событий. Но, признайтесь, ведь у вас еще не создалось ощущения, что вы взобрались уже на гору под названием «Great Enlightenment [62]». И потому достаточно посмотреть из-под руки, как смотрит наш Наполеон, чтобы разглядеть переулки и улицы разгадываемого нами преступления, его памятники и тупики, разглядеть то, что соединяет факты и наблюдения в плодотворную трехмерную систему?

– Вы правы, Эркюль, такой уверенности у меня нет, – ответил Гастингс. – В частности, я никак не разгляжу переулок, по которому ночами бродит висельник Клодель.

– И я не могу разглядеть, – стряхнул Пуаро снег с котелка. – И потому, уверен, очень скоро мы столкнемся с тем, что перелопатит все наши представления, все добытые нами сведения и факты.

– С Клоделем столкнемся?! Не пугайте меня, Пуаро, – испуганно посмотрел Гастингс по сторонам, ничего, впрочем, не увидев, кроме статуй. Они заснеженными слепоглухонемыми приведениями стояли в заснеженном парке, скупо освещенном залепленными снегом фонарями.

– После «Дома с Приведениями» вряд ли можно чему-либо испугаться. Мурашки по коже бегают, когда представляешь, что в одну ночь Потрошитель убил Катэра и татуировал его жену.

Они помолчали, вспоминая растерзанную куклу, падение «Железопрокатного завода и остальное.

– Потрошитель – сумасшедший, – сказал, наконец, Гастингс. Он воочию увидел, как преступник, сорвав платье с удивительного тела мадам Пелльтан, потирая руки, стоит над раскрытым чемоданчиком с татуировочными принадлежностями.

– Несомненно. Если, конечно, мадам Пелльтан не вводит нас в заблуждение, – согласился Пуаро, видя перед глазами ту же картину.

– Мне казалось, на счет «ноль» обратного отсчета должно было произойти нечто ужасное, – помолчав, сказал Гастингс.

– А то, что сделала молоденькая девушка со своей куклой – это не ужасно?

– Это событие, на мой взгляд, не ужасно, оно неприятно. Знаете, мне посчастливилось знать одну очаровательную молоденькую особу, которая иезуитски уничтожала кукол – варила в выварке, четвертовала, поджаривала на раскаленной плите, – едва сказав дарителям спасибо. Я склонен думать, что этот игрушечное зверство было обусловлено хребетной нелюбовью к будущим соперницам.

– Девочка была южных кровей? – Пуаро остановился передохнуть.

– Да, – повернулся к нему Гастингс.

– Они такие, – сказал Пуаро. – Кстати, цифра «ноль» на лбу куклы, на мой взгляд, говорит о том, что Люсьен напрямую связана с Потрошителем. Или находится в курсе его деяний.

– Если, конечно, эту цифру нарисовала она, не Потрошитель – усмехнулся Гастингс. – Вы уж меня извините, Эркюль, но несколько кадров преступления я попытаюсь восстановить, хотя до вершины горы под названием «Great Enlightenment», мне еще шагать и шагать. Попытаюсь восстановить с вашей подачи…

– Какой подачи?

– Две минуты назад вы сказали «Мне кажется, их татуировали одновременно». И тут же я увидел то, что до сих пор стоит перед моими глазами.

– Рассказывайте, – Пуаро прикрыл перчаткой демонстративно зевнувший рот.

– Я увидел, как их татуировали… Николь и Катэра. Они лежат рядом, рука в руке, Потрошитель татуирует. Он совершает мистический ритуал воссоединения пары, что-то вроде повторного венчания. Потом гости отступают в темноту, а «новобрачные» совокупляются…

– В присутствии гостей? – продолжил путь Пуаро.

– Да, – пошел за ним Гастингс. – И еще кого-то. Маленькая Люсьен не приглашена, она подсматривает. В окно или замочную скважину… Что-то в ритуале выводит ее из себя, она бежит домой, готовит кровь, убивает куклу, рисует «ноль» на ее лбу. Да, рисует ноль, подводя под чем-то черту.

– Ну и фантазия у вас, Гастингс! Вам стоит взяться за перо. Уверен, как только ваш труд опубликуют, Герберт Уэльс перевернется в гробу от зависти.

– Я подумаю когда-нибудь над вашим предложением, Эркюль. Когда-нибудь подумаю, потому что сейчас я в который раз думаю, что мы с вами участвуем в фарсе, задуманном и поставленном только лишь для того, чтобы посмеяться над нами…

– Вы хотели сказать – надо мной. Вы давно хотели это сказать… – пристально посмотрел Пуаро на друга.

– Я – всего лишь капитан Гастингс, я – тень вашей великой фигуры.

– Вы недооцениваете себя, мой друг. С некоторых пор моя сыщицкая муза с интересом на вас поглядывает. Что ж, видимо, старине Пуаро пора на покой, да, пора.

Пуаро увидел себя на покое. Точнее, в покоях Генриетты. И улыбнулся.

Минут пять они, отходя от пережитого, постояли у статуи Афродиты, бывшей в роскошном снежном боа и такой же шляпке. Последняя была с рогами, что дало повод Гастингсу проявить знание мифологии.

– А вы знаете, прародительницей Афродиты была финикийская Астарта [63]? – сказал он Пуаро. – И у нее были коровьи рога и четыре груди?

– Богиня любви с коровьими рогами? Бог мой, что только не приходит в вашу голову!

– Ну, ее изображали с коровьими рогами и четырьмя грудями. А еще у нее были жрицы, точнее, в ее храмах были жрицы, которые обязаны было заниматься любовью с чужестранцами, за пожертвования, разумеется.

– С чужестранцами?

– Да, с ними. Видимо, этот обычай возник, как способ обогащения генофонда небольших племен.