Мэри Стюарт - Дерево, увитое плющом

Села на нижнюю ступеньку, почти утонувшую в траве, осторожно раздвинула ветки и раскрыла приподнятый над землей циферблат. Лунный свет устремился на него, показал слабые тени резьбы под мягкими розетками лишайника. Я сцарапала немного мха и провела по буквам пальцем медленным исследовательским движением. Время есть. Время было… Еще одна линия, незачем ее прослеживать. Время прошло…

И вовсе не обязательно было, чтобы в десяти ярдах от меня пронеслась перепуганная овца, топая маленькими копытами. Я и так знала, что права. Он пришел, в чем я была уверена.

Ладони плотно прижались ко мху. Кровь прыгала в них и билась о холодный камень. Я немного подождала, не шевелясь, наклонившись над циферблатом. Если и не сейчас, все равно произошло бы.

Я медленно обернулась и встала, неловкая, как марионетка.

В двадцати ярдах, у края леса — тень под деревьями, но ясно, что он. Пришел не по аллее, а по тропинке от летнего домика.

Я не шевелилась, за спиной луна и солнечные часы. Как ни странно, больше всего я чувствовала облегчение, хотя и не могла твердо стоять на ногах. Это худшее, что могло случиться, я даже не подготовилась, но теперь это наступило и скоро закончится. Как-нибудь найду правильные слова…

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем он шевельнулся. Шел вперед, на него лился лунный свет, и даже на таком расстоянии я видела, что выражение лица у него такое, будто он увидел призрака. Лунный свет делал кожу бледной, четко очерчивал все линии, сильное чувство превратило лицо в маску, притянуло плоть к мощным костям. Плоскости и углы, свет и тень. Очень черные глаза, над ними черный брус бровей. Глубокие складки на щеках. Тонкая линия рта, привыкшего к сдержанности и терпению. Но как только губы раздвинулись, чтобы заговорить, сразу стало видно, как хрупка линия обороны. Взволнованный голос. Вот вам человек, совершенно не уверенный в приеме. А чего бы это ему быть уверенным? Действительно, почему? Он заговорил, полушепотом, который почти ничего не выражал: «Аннабел?»

«Адам?» Имя прозвучало незнакомо, будто я никогда раньше его не употребляла.

Он остановился в ярде от меня. Болезненно долгая пауза. «Я пришел, как только узнал».

«Был уверен, что найдешь меня здесь?»

«Не знал. Думал… Не знаю, что думал. Это важно? Ты пришла».

«Да. Я… должна была тебя увидеть».

Я, оказывается, думала, что он ответит на это, но он не стал. Его голос был таким напряженным, что звучал почти незаинтересованно. «Почему ты приехала домой?»

«Дедушка болен. Он… Может, ему недолго жить. Должна была снова с ним увидеться».

«Понимаю. — Снова пауза. Тот же пустой натянутый голос. — Ты никогда не говорила, что вернешься». Он будто беседовал с незнакомкой. Между влюбленными бывают ситуации, очень важные, когда слова не нужны. Они используют другой язык. А у нас не было. Любовь Адама Форреста умерла, нечего друг другу сказать.

Я ответила так же: «Не знала, что ты еще здесь. Услышала только случайно, вчера, дедушка сказал. Думала, что ты постоянно живешь в Италии. На самом деле, когда я приехала в Англию, я даже и не знала, что твоя… — Остановилась, сглотнула и закончила не в склад и не в лад: — Я даже не знала, что Форрест Холла больше нет».

«Тебя никогда особенно не беспокоила логика, не так ли? Хотела сказать, что не знала о смерти Кристал».

«Я…»

«Не так?»

«Так. Я… не слышала. Мне жаль».

Он слабо шевельнул головой, этим его реакция и ограничилась. Он стоял примерно в шести футах от меня, лунный свет падал из-за моего левого плеча. Угловатые тени не давали ему меня как следует рассмотреть. Но он не отводил глаз, не шевелился, и постоянное внимание выводило меня из себя. Сказал медленно: «Ты пытаешься объяснить, что если бы знала… что я здесь, в Форресте, я имею в виду, и свободен… ты бы не вернулась?»

Циферблат солнечных часов, огрубевший от сухих лишайников, врезался в мои ладони. Ну и как, легче это, чем я ожидала, или даже труднее? Его голос и лицо ничего не выдавали. Ничто не указывало, что я ему не безразлична, но и я не показывала ничего. А с какой стати? Восемь лет — долгий срок. Я ответила почти с облегчением: «Да, именно так».

«Понимаю. — Впервые он отвел глаза, но тут же взгляд снова рывком вернулся ко мне. — Но ты пришла сегодня со мной встретиться?»

«Я сказала. Пришла, надеясь, что ты появишься. Должна была видеть… Когда вчера вечером я узнала, что ты все еще живешь здесь, я поняла… Ну, просто не могла ждать встречи с тобой при всех».

«Очень мило с твоей стороны». Невыразительный голос не содержал иронии.

Я отвернулась. Среди разросшихся теней запущенного сада возвышался мрачный разрушенный дом. “Твой дом… Этого мне тоже жаль, Адам. Это звучит неуместно, но что сказать? Вообще, было плохое время, правда? Должно быть, ты был очень несчастен».

Первый раз изменилось его лицо, появилась тень улыбки. «Ты говоришь такое?»

Я поежилась. Легко? Невыносимо! Один Бог знает, что я панически боялась этого разговора и вряд ли могла надеяться, что он пройдет так гладко. Ожидала вопросов, воспоминаний, злобы даже… Чего угодно, только не этого спокойного мертвого голоса и упорного взгляда. Когда я на секунду повернулась, чтобы взглянуть на дом, глаза мужчины сузились, будто он впервые рассмотрел меня внимательно. Я оторвалась от циферблата солнечных часов и стала тереть затекшие ладони одну о другую. «Я должна идти, — сказала я торопливо и беспокойно, глядя только на свои руки. — Поздно. Я… не думаю, что мы еще что-то можем друг другу сказать. Я…»

«Почему ты уехала? — Вопрос прозвучал так неожиданно и мягко, что я удивленно посмотрела на Адама Форреста. Он все еще наблюдал за мной упрямым, ничего не выражающим взглядом. — Знаешь, — сказал он, — ты не можешь так просто уйти. Я, пожалуй, думаю, что мы очень многое можем сказать. И хотел бы вернуться прямо к началу. Почему ты так уехала?»

«Знаешь почему. — Мой голос дрожал от волнения, но я не могла его контролировать. Я попыталась увести Адама с опасной темы: — Давай не будем опять об этом, пожалуйста! Я… я не могла этого выносить! Все закончилось, ты знаешь не хуже меня. Это было больше восьми лет назад и это… лучше это забыть. Все лучше забывать… Вот я забыла, правда. Будто это происходило с кем-то еще. Это… Кажется, это больше ничего не значит. Люди меняются, знаешь. За все это время люди изменились. Ты изменился… Мы можем… просто оставить это, Адам? Я пришла увидеть тебя сегодня не потому, что хотела… надеялась… — Я отчаянно подбирала слова. — Знала, что ты чувствуешь все так же, как и я. Я пришла сегодня только за тем, чтобы мы смогли… смогли…»

«Договориться, что все забыто! Знаю, моя хорошая. — Его голос был очень нежен. Никаких причин кусать губы и стараться удержать слезы, или вдруг резко отворачиваться, срывать ветку с желтой розы и вертеть ее между пальцев. Ну что это для меня значит, в конце концов? Он сказал: — Не беспокойся. Не буду тебя мучить. Есть кто-то еще, да?»