Дмитрий Добродеев - Большая свобода Ивана Д.

Есть строгости в отношении выноса мусора, парковки машин и прочего. Ивану это по фигу, ему наплевать, но инциденты получаются сами собой. Когда у него поздно вечером сидят друзья и они мирно беседуют за бутылкой вина, в дверь звонят. Там стоят два полицейских в кожаных куртках и с пистолетами. Они входят в квартиру, осматривают ее и недоуменно покидают. Выходит, настучал сосед снизу. Это невропат: он посещает парикмахера раз в неделю, проходит мимо Ивана не здороваясь, прямой как штырь, с ровно уложенными волосами, и когда слышит шум спускаемой воды ночью, стучит шваброй в потолок.

Но есть и очень милые люди. Старушка со второго этажа принесла ему попробовать домашний пирог, старик с четвертого — фронтовик, принес шнапса. Однажды он сказал ему, что был в плену в России, и это — лучшие годы его жизни. Да, как они работали, всей бригадой! Сибирь, мороз, рубка леса, укладка путей и медсестра Наташа: старик помнит ее теплые губы и большую грудь.

Иван чувствует: немцы — душевный, но очень одинокий народ.

И он движется среди них как фантом: переходит Изар, минует зоопарк, садится в трамвай, едет в центр.

Не хватает русских девчонок, шуток и какой-то заряженности в атмосфере. Все чинно, благопристойно и как-то скучно. Даже очень скучно. Это объясняет ему странные выходки русских в эмиграции.

Они не хотят жить, как немцы, скажете вы? Да это их вообще не волнует. Не затем они сюда ехали, чтобы жить как простые немцы. Это скажет любой русский эмигрант. Немцы живут скучно, они тянут трудовую лямку, долго и упорно копят на старость, откладывают марки, чтобы в результате — после семидесяти — поселиться в хорошем доме для престарелых, где им будут менять памперсы и приносить безвкусный ужин. У них свое понятие о счастье.

А русский человек, даже самый подлый и ленивый, чувствует свою исключительность. Даже сидя на социале, он может позволить себе беспробудные пьянки и бесконечные разговоры — на деньги немецких налогоплательщиков. Но это же его и погубит. В конечном счете он сопьется либо станет бюргером почище немца.

Ивана страшит это, он не хочет выглядеть, как русский эмигрант. Он все-таки европеец или хочет чувствовать себя таковым. И потому ему намного сложней. Мюнхен не очень ему подходит.

Не в этом городе советские мутанты могут найти и куранты, и прейскуранты.

Его обычный маршрут: он выходит на Мариенплац, заходит в кафе «Донизель», берет два брецена, пьет мутное пшеничное пиво, потом идет по Театинерштрассе до Одеонсплац. Это та площадь, где Гитлер вышел на «пивной путч» в 1923 году и где шестнадцать его товарищей пали под пулями рейхсполицейских.

Иван видит: утро 9 ноября. Колонна нацистов. Впереди идет прихрамывая генерал Людендорф, машет палкой. Полицейские берут на плечо карабины. Гитлер призывает их сдаться, в ответ выстрелы. Так рождаются легенды. Стоп-кадр: так рождаются легенды.

На Одеонсплац Иван спускается в винный погреб и там берет бокал привычного «Троллингена». На душе становится легче. Он выходит на Леопольдштрассе и идет к Триумфальной арке. По пути заходит в университетскую библиотеку. Там набирает на полке охапку российских газет. За окном — идиллический Английский парк, а на этих страницах — яростные вопли и биения себя в грудь: это никак не могут успокоиться сторонники перестройки. Империя уже разрушена, а они не могут успокоиться. Уже того, а они не.

В паузу он курит, пьет кофе. Подходит к библиотекарше фрау Гройлер. Как у многих пожилых немок, у нее голубоватые седые волосы, закрученные в кудельки. И печальные глаза — от одиночества. Они говорят о падении «железного занавеса». Немка вздыхает: «Каждую ночь, на протяжении последних лет, мы ставили свечку и молились, чтобы не было воссоединения с Восточной Германией. И вот оно случилось: нашему благоденствию приходит конец!»

— Благоденствию приходит песец, благоденствию приходит песец, — собрав в сумку школьно-письменные принадлежности, он выходит в Английский парк. Здесь уже тепло, бегают дамы с собачками, а на поляне расположились нудисты. Они стоят во всей красе, выпятив белые животы. Его, как советского человека, немного коробит. Но он хорошо помнит, что Германия — родина не только научного социализма, но и нудизма, которому дано название Freikoerperkultur (FKK).

На холме — беседка, оттуда звучит заунывная дробь. Беседка как будто создана для поэтов и философов: для Шеллингов, Гельдерлинов и прочих. Там сидят кришнаиты и бьют в барабаны. Эта дробь навевает тоску. Он проходит дальше к Китайской башне.

Берет кружку пива, садится за стол, сдувает пену, гладит подбежавшего пятнистого сеттера.

Рядом с ним расположилась семья немецких пролетариев. Они купили пять кружек разливного пива, сели за общественным столом и выложили закуску из корзины. Уминают сэндвичи, качают коляску с ребенком и наслаждаются жизнью.

На соседней скамье он видит Владимира Ильича. Тот сидит, положив котелок рядом с собой, пьет пиво, закусывая сырокопченой колбаской «меттвурст». Отрезает перочинным ножом ломтики и ловко подкидывает себе в рот. Ильич в хорошем расположении духа.

— В чем дело, Владимир Ильич? — спрашивает Иван. Тот отвечает: «Сегодня утром я вышел на идею создания общерусской газеты…»

Ильич приехал в Мюнхен в 1900 году по приглашению Парвуса, остановился на Унгерерштрассе, 80. Потом переехал на Кайзерштрассе, 53. По вечерам он сидит у окна и думает: «Что делать? С чего начать?»

Ильич вышел сегодня утром на прогулку из Швабинга. Для всех он херр Майер. Надежда Константиновна провожает его тоскливым взглядом. Ильич любит эти выходы в Швабинг. Маршрут начинается в доме Георга Риттмайера на Кайзерштрассе, 53. Ульянов поднимается в этот день рано (Лениным он назовет себя год спустя, здесь же, в Мюнхене), чистит до блеска ботинки, надевает жилетку, котелок, спускается по скрипучей деревянной лестнице, минует квартирки слесаря, паркетчика, вдовы Хубер. Под мышкой у него — социал-демократическая газета Muenchner Post. Заходит в пивную Zum Onkel. Бормочет: «Что делать? С чего начать?»

Садится за столик, заказывает пиво, разворачивает газету. Вокруг сидят жители Швабинга, среди них в это воскресенье много рабочих. Они тоже читают Muenchner Post. Все читают.

В этот момент Ульянову приходит гениальная мысль: все должно начаться с общерусской газеты. Если все читают один текст, один типографский набор, то все они связаны одной пропагандистской цепью. Он достает карандашик, блокнот и быстро пишет — «что делать». Потом зачеркивает «что делать» и пишет — «с чего начать». Вывод: нам нужна общерусская социал-демократическая газета — коллективный пропагандист и коллективный агитатор.

Пиво свежее и вкусное. В кнайпе Zum Onkel шумно. Георг Риттмайер наливает всем пиво. Брецены хрустят во рту, карандашик скрипит… Ильич еле успевает заносить мысли.