Борис Виан - Уничтожим всех уродов. Женщинам не понять

Я смотрю на нее сбоку и вынужден признать, что эта девица так просто на уступки не пойдет. Вид у нее довольно аппетитный: большой рот и огромные карие глаза.

— Что я вам сделал, сестричка? — спрашиваю я. — Вам будет очень приятно, если со мной случится несчастье? Неужели вы такая злюка?

Она смеется, и смех у нее вульгарный. Тем хуже, но груди все же настоящие.

— Не пудрите мне мозги, — хохочет она.

— А что, если я приглашу вас в кино? — интересуюсь я.

— Об этом не может быть и речи. — шепчет она.

— Я очень сердит на вас, — говорю я, — но, кажется, уже почти простил. Вы довольны своей работой?

— Мне за это платят.

— Верно, но недостаточно. И потом, вы имеете право на отпуск. Не хотите провести его со мной? В качестве, так сказать, отгула.

— Ох! — говорит она. — Какой же вы приставучий!

Первый раз в жизни я пускаю в ход все свои чары и растрачиваю их понапрасну. Дорого бы я заплатил, чтобы иметь физиономию Мики Руни Если учесть мое обычное везение, можно подумать, что эта девица предпочитает уродов. Я снова завожу мотор, так как для того, что я собираюсь сделать, можно отъехать от полиции.

Через четверть часа я, не глядя на нее, спрашиваю:

— Куда вы дели Цинтию?

Она молчит. Я приготавливаюсь. Подходящее место найдено — зелень, мало народу. Я сворачиваю в переулок и торможу. Мгновенно я зажимаю девушке рот, а другой рукой хватаю ее за шею. Она начинает брыкаться, и я чуть не кричу от боли, когда ее острые каблучки втыкаются в мои щиколотки. Все же я держусь стойко, и мало-помалу она успокаивается, оттого что начинает задыхаться. В этот момент я ослабляю объятия и слегка стукаю ее по голове. Она выпускает сумочку из рук и затихает. Сумочку я поднимаю. Придется обыскать, ничего не попишешь. Это не очень-то радостное занятие, но что делать. На девице ничегошеньки нет. Ничего в буквальном смысле. От этого у меня по затылку разливается тепло, что, в свою очередь, побуждает меня произвести некоторые изыскания: имею же я в конце концов право знать, как устроено женское тело; случай самый что ни на есть удобный, так как эта представительница прекрасного пола подает не больше признаков жизни, чем свинцовая болванка. Моя левая рука скользит вдоль ее ноги, бедра — я инстинктивно отыскиваю участок, где кожа теплее и нежнее. Для очистки совести произвожу слишком тщательное исследование, и девица сладко вздыхает. Когда меня бьют по башке, это не доставляет мне удовольствия, но женщины все же редкостные существа. Тут я останавливаюсь, в свою очередь сладко вздохнув, и убираю руку чуть выше. В бюстгальтере потайного кармана нет. Он и без того неплохо наполнен, причем все это ни в какое сравнение не идет с каучуком, который они накладывают, чтобы походить на Колетт Годар. Ай! Я слишком силен, чтобы манипулировать с таким хрупким предметом, и ломаю застежку этого самого бюстгальтера — на этот раз она уж точно будет мной недовольна. Я прекращаю свои поползновения и быстро выскакиваю из машины — если остаться там еще на пять минут, я за себя не отвечаю.

Я открываю дверцу, выволакиваю девицу и усаживаю ее на панель, прислонив к стене ближайшего дома. Она по-прежнему ничего не соображает.

Я сажусь обратно и сматываюсь на дикой скорости. Сборный пункт — редакция «Колл».

Как же это вышло, недоумеваю я, что за мной никто не гонится? Хоть бы вернулся Гари. По дороге я с подозрением поглядываю на сумочку, лежащую подле меня. Она совсем новенькая. Довольно большая. Битком набитая чем-то. Как мне хочется заглянуть внутрь! Не говоря уже о том, что мне не следовало оставлять ее в своей машине. Это может быть опасным.

Теперь, когда все позади, я испытываю такой ужас, что торможу около редакции уже полумертвый от страха. Скверный из меня получается сыщик: чуть было не потерял невинность.

Я мчусь к ближайшему лифту. Он уходит у меня из-под носа. Я вхожу в соседний. Лифтер тотчас же понимает, что дело спешное.

— Шестой, — говорю я, — редакция «Колл».

— О'кей, — отвечает он с улыбкой.

Чтобы не остаться в долгу, я протягиваю ему доллар и сигарету, которые он кладет себе в боковой карман. Мы поднимаемся на полном ходу и чуть было не пропускаем нужный этаж. Я уже готов опрометью броситься по коридору, но кто-то хватает меня за руку. Я резко поворачиваюсь и узнаю Гари. Это он увел у меня из-под носа лифт.

— Я тебя обогнал, — говорит он, — идем скорее ко мне в кабинет.

Сумка так называемой Цинтии чертовски оттопыривает мою куртку, и я очень хотел бы поскорее от нее избавиться.

— Как дела? — спрашивает Гари. — Что новенького?

Вид у него не менее возбужденный, чем у меня. Все это очень напоминает мне время, когда я играл с приятелями в прятки. С тех пор прошло двенадцать лет.

Мы входим в его собственный кабинет — везет же некоторым. Я не очень хорошо представляю себе, что именно он делает в своей редакции — должно быть, готовит несколько бульварных листков сразу, что и позволяет ему так роскошно уединяться.

— У меня тут есть кое-что, — сообщаю я, как только за нами закрывается дверь, и кладу сумочку на стол. Гари смотрит на нее, выпучив глаза. На его загорелой физиономии написано самое откровенное недоумение.

— Что это? — спрашивает он. — Ты грабишь женщин на улицах?

Я наношу решительный удар.

— Это самая что ни на есть подлинная сумка особы, которая выдает себя за Цинтию Спотлайт.

Он зажмуривает глаза.

— Да, ты убил меня наповал. Валяй, рассказывай. Я описываю ему свои приключения. Вид у него при этом не такой уж сердитый.

— Ты уверен, что за тобой не следили?

— Я уверен в обратном, — говорю я. — Их было даже двое. Не менее двоих, по крайней мере.

— Ладно… — заключает он. — Это мы еще обсудим. И что там внутри?

— Не знаю, — говорю я. — Еще не смотрел.

На этот раз его взгляд выражает нечто вроде восхищения, и я чувствую себя приятно польщенным.

— Как это тебе удалось удержаться? — восклицает он, хватаясь за сумку. — Я-то решил, что ты ничего не рассказываешь, потому что там нет ничего интересного.

Он открывает сумочку и вытряхивает содержимое на письменный стол. Сыплются различные предметы дамского обихода: пудреница, тюбик губной помады, зажигалка, затем сигареты, фотографии, два конверта. Гари тут же набрасывается на бумаги.

На первом конверте стоит имя: Кора Лезерфорд — и адрес, где-то у черта на куличках, в южной Пасадене. Сам конверт пуст. Следующий конверт абсолютно чист и содержит, по-видимому, фотографии 9 х 12. Мне сразу приходит в голову мысль, что это те же самые, что были в телефонной кабине. Такое же впечатление, похоже, создается и у Гари, потому что он протягивает конверт мне.

Прежде чем открыть его, я бегло просматриваю остальные предметы и фотографии. Это любительские снимки, на которых я без труда узнаю знакомую мне большеротую девицу — сначала в одиночестве, затем рядом с высоким здоровяком. Это Вулф Петросян, покойный Вулф Петросян.