Борис Виан - Уничтожим всех уродов. Женщинам не понять

Две первые — снимки хирургической операции. По-научному это называется овариектомией, или как там зовется удаление яичников? Но это совсем не похоже на стерильный вид операционной. Все представлено в деталях.

Остальные… остальные еще хуже. Я не смог бы их описать — мне никогда в голову не приходило, что человеческую плоть можно искромсать до такой степени.

Какое-то время мы не произносим ни звука. Гари, наконец, откашливается и говорит мне:

— Здесь есть за что посадить на электрический стул организатора и бросить в тюрягу изрядное количество помощников.

— Ты не думаешь, что это всего-навсего обычная хирургия? — спрашиваю я.

Он смеется в ответ, но очень невесело.

— Мне доводилось видеть снимки операций. А это… у этого есть определенное название. Это самая натуральная вивисекция. Такое обычно проделывают в научных лабораториях над обезьянами и морскими свинками, но я не могу тебе сказать, что за существо лежит на столе на двух последних фото.

— Посмотри-ка остальные, — предлагаю я.

— Благодарю, — едва шепчет Гари. — Мне и этого довольно.

Он размышляет.

— Эти снимки сделаны там, куда тебя возили сегодня ночью, — произносит он с уверенностью. — Ты говорил, что там было что-то вроде операционной?

— Да.

— Таких подпольных операционных не должно быть так уж много, — заключает он.

— Есть немало психиатрических больниц — наркологические клиники, заведения, где помогают свихнуться. — понимаешь, о чем я?

— Рок, — говорит он, — нужно обязательно узнать, где ты был ночью. Я уже говорил, что у меня есть идея на этот счет, и мы сейчас же проверим, насколько она верна, но у нас остается еще один шанс.

— Какой? — интересуюсь я.

— Ты не разглядел людей, которые ворвались к Лему?

— У меня не было времени.

— Если они ничего не нашли, а мы знаем, что это так, потому что конверт в наших руках, они отправятся к тебе.

— Тем хуже для моего интерьера, — замечаю я.

— Сейчас мы поедем к тебе, и ты попытаешься их разглядеть. Есть шанс, что среди них может оказаться тот человек, который дал тебе наркотик.

— Это была бы слишком большая удача… — говорю я.

— Вполне вероятно, — отвечает Гари, — что, если это та же банда, они предпочтут послать кого-нибудь, кто знает тебя в лицо.

Гари наклоняется и дает шоферу новые указания.

— А если они уже там, если они уже поднялись ко мне? — спрашиваю я.

Он улыбается.

— Не беспокойся, я не заставлю тебя идти за ними следом.

Мы останавливаемся у моего дома. Они еще не подъехали, так как вблизи не наблюдается ни одного автомобиля. С минуту Гари смотрит на меня странноватым взглядом.

— Скажи-ка, — произносит он, — ты помнишь, какой вывод ты сделал недавно?

— Да, — отвечаю я все еще с гордостью, но слегка обеспокоенный выражением его лица.

— Что, по-твоему, доказывает, что те, кто напали на Дефато, и те, что явились в «Сламмер», из одной банды?

Я на минуту задумываюсь и понимаю, что он имеет в виду. Убийца Петросяна обязательно должен принадлежать к группировке, которая соперничает с его бандой. Если те, кто пытался ограбить труп Петросяна, — его друзья, то вполне вероятно, что те, кто напали на «Сламмер», — дружки его убийцы. Да, эти два нападения могли совершить разные гангстеры. Я чешу в затылке.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — говорю я. И это звучит менее задорно.

Он качает головой и почти сразу же выходит из машины. В боковом зеркальце появляется автомобиль. Он замедляет ход, затем отъезжает. Ложная тревога. Гари наклоняется ко мне через дверцу и говорит:

— Я подожду в парадной, — он указывает на дом, возле которого мы остановились. — Если мы оба останемся в такси, это будет выглядеть подозрительным. Поэтому ты останешься здесь, чтобы опознать того типа. Если кто-нибудь придет, то это будут именно они — те, кто знают тебя в лицо. Неясно лишь одно: они за или против Петросяна.

— Иди, — говорю я. — Вон еще одна машина. Он заходит в дом, а я краешком глаза слежу за приближающимся автомобилем На этот раз они объезжают нас, останавливаются как раз перед моей парадной и заходят в дом.

Я не узнаю ни того, ни другого. Но, наклонившись, замечаю, что в машине сидит еще один, не считая шофера. Итак, их четверо.

Как же мне увидеть лицо этого типа?

Никогда мне не приходилось так ломать голову. Наконец у меня возникает идея.

— Послушайте, — обращаюсь я к таксисту, — не хотите ли заработать пять долларов?

— Смотря что для этого нужно… — отвечает тот. Наш разговор слышать он не мог, и если даже слышал, что мы говорили, когда уже остановились, навряд ли смог что-нибудь понять.

— Слушай, старина, — говорю я, — меня интересует физиономия господина, который сидит вон в той машине. Так вот, вы выходите, вежливо открываете дверцу и говорите ему, что у него спустила шина. Пойдет за пятерку?

— Но ведь его шина в прекрасном состоянии…

— Разумеется. Но ведь он ничего об этом не знает.

— А если посмотреть выйдет не он, а шофер?

— Что ж, это будет неудача, — говорю я, — но не для вас. И к тому же маловероятно, что шофер покинет свое место.

Он почесывает голову.

— Ладно, я иду.

Он выходит из такси и открывает дверцу той машины. Это серый крайслер. По счастью, шина действительно слабовата. Он возвращается, я сижу, затаив дыхание. В этот момент Гари выходит из парадной и садится в такси, а тот, другой, выходит из машины.

Боже праведный… это он. Я забиваюсь в самый угол из боязни, что он меня узнает, и говорю таксисту.

— Поехали, отвезите нас. — я сам не знаю куда и говорю первое, что приходит на ум, — на Голливудский бульвар.

Шофер и в ус не дует и трогает с места.

— Посмотри же номер… — говорю я Гари, пихнув его локтем. Он оборачивается, смотрит назад и что-то записывает в книжку.

— Это был он, — говорю я.

— Хорошо, — только-то и отвечает Гари и затем обращается к шоферу:

— Скажите-ка, приятель, вы знаете, где находится «Бюро пропавших без вести»? Тогда отвезите нас туда и как можно быстрее.

Малый жмет на газ, протискивается сквозь ряд машин, словно крыса в нору, и вот мы уже здесь, второй раз за утро.

Я начинаю припоминать, что не спал всю ночь. Но Гари свеж, как только что снесенное яичко, и его галстук-бабочка трепыхается как никогда.

Мы выходим из такси, и я даю шоферу двадцать долларов. Он и не рассчитывает на большее, но после всего ему не так уж необходимо знать, что он рисковал шкурой.

— Знаешь, — говорит мне Гари, пока мы поднимаемся на десятый этаж, — похоже, эти типы — изрядные смельчаки. Вся полиция Лос-Анджелеса сидит у них на хвосте, а они продолжают циркулировать по городу как ни в чем не бывало.

— Именно это и заставляет меня думать о двух разных бандах, — продолжает Гари. — Одним и тем же не хватило бы скорости провернуть все эти операции в одно утро.