Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

А девочку мы всё же взяли. Правда, в девяносто восьмом только, после известного дефолта. Всё это время, до финансовой катастрофы, жили славно. Я вяло, раз примерно в год, отшучивался относительно полного состава оркестрика, и Ника, понимая, что время ещё не подошло, оставляла свои ненастойчивые попытки до следующего подходящего раза. Кокосик наш ахабинский, попребывав пару сезонов в раздумьях, одумался и решил медленно начать расти в сторону компромисса между двумя противоположными природами: местной и прошлой. Перед зимой мы утепляли стволик и побеги, как умели, после чего нахлобучивали на получившееся сооружение высоченный чехол из плотного строительного полиэтилена, образовывая тем самым импровизированный парник. То есть снизу — тёплый влажный грунт, вверху — испарения от него же плюс круглосуточная лампа в патроне, протянутая кабелем внутрь нашего кокона, дающая свет и дополнительное тепло. Как-то так, в общем. И пошло дело, не подвела нас Инуськина инициатива.

Джаз успешно завершил начальную школу и перешёл в пятый, так что нужда в бывшей училке отпала окончательно. Надо сказать, что, несмотря на накопившуюся за почти четыре года усталость от наших встреч, исключительно с моей стороны, у меня осталось к ней довольно тёплое чувство — не за то, что протащила на себе часть моей заботы, а оттого, что никогда не уставала меня слушать, благодарно внимая каждому случайно выпущенному слову. Чего бы я ни нёс.

Но вообще, это редкость по моим меркам — не то, что я чего-то обычно несу, а что сохранил тёплое чувство при расставании. К тому времени я уже хорошо в себе в этой части разобрался. И если б не Инка, сориентировался бы гораздо раньше. Но просто было не нужно, как ни странно. От Инки меня никогда особенно не тянуло в левые стороны, даже если подворачивалась удобно расположенная оказия с распутным намерением в мой адрес. Просто Инка была умной, и я с ней разговаривал. И, как вы помните, мне никогда с ней не было скучно. А писателю необходимо разговаривать с нескучным партнёром, и чем больше, тем полезней для творческого здоровья. Некоторые утверждают, что больше, чем говорить, нужно думать. Не верьте! Недодумать — как делать нечего, дорогого не стоит. А недоговорить — существенно сложней, потому что в этом процессе ты не один и, пока не закроешь хлеборезку, не успокоишься, если, конечно, каким-то боком примыкаешь к нашему ментальному типу обаятельного психопата. Но и осторожность требуется соблюсти, это — к гадалке не ходи. Говори, но помни, что нервозность, имеющая психическую природу, сильно раздевает говорящего. Как и проявление бурной радости. Но уже в другую сторону. И тоже, бывает, догола. И ещё. Заметь — при живом общении ты всегда поимеешь подпитку гораздо более калорийную, нежели размышляя о чём-то вечном, сидя одиночной букой. Одиночек вообще не люблю. В принципе. От них исходит подозрительной запах умственной канавы, и если я понимаю, что одиночка недоговаривает, то автоматически распространяю это на себя. Ведь недоговаривает-то он, естественно, про меня, про кого ж ещё? У нас, нервических, с этим строго. Ранимы? Да. Обидчивы? Всенепременно. Злопамятны? Бе-зу-слов-но. Мстительны, спросите под занавес финала? Отвечу. Ни-ког-да! В этом наша сила, талантливых проводников стороннего счастья, письмоносцев доброй воли, бумерангов призрачных надежд, теоретиков чужого греха, врачевателей некрепкого духа, пятновыводителей заблудших душ, благодарно зацелованных в темечко ИМ самим…

Да, отдельно ещё про обидчивость, коль так уж вышло, что ненароком поднял тему. Так вот. Особенность обидчивости такова, что произрастает она далеко не на пустом и случайном месте. А раз так, то место такое требует рассудительного подхода и детального расчёта по малым, но ответственным составляющим. Скажем, наряду с изначальным выискиванием самого объекта обиды чрезвычайно важно угадать ещё и подходящую причину (точнее, повод), а также длительность и уровень её концентрации. Всё это, как и ожидаемый душевно-моральный дивиденд, в огромной степени зависит от принятой стратегии и сделанной на разрабатываемую обиду ставки. Она же, в свою очередь, наитеснейшим образом связана с непосредственным или отдалённым результатом, как говаривал мой папа Гомберг-кожник.

Первый, то есть непосредственный, быстрый, стремительный, прямой и в нужном смысле позитивный, не всенепременно желателен для нашего брата-невротика из-за недостаточности времени упоения самим фактом предстоящей победы. И, как правило, именно по этой причине такой скоропалительный результат не всегда приносит плановое насыщение духа, плоти и интеллекта. Разве что несколько угомонит кишечную и умственную тянучку в животе, снимет нетяжёлый горловой спазм, снизит ненадолго энергоёмкость вампирского зуда в дёснах и по нёбу и на короткий чувственный промежуток уймёт охотничий пыл и нервический зов. Но зато и итог скор — вот он, уже на ладони: не успел толком сконструировать здание, а оно уже и выстроено, и с благодарственной покорностью валится тебе же под ноги, только успевай подпитываться радостным, весёлым и освободительным зрелищем развалин.

Другое дело — результат отдалённый, нескорый, черепаший, копотливый, мешкотный — ничего не забыл? Так вот о нём. Потому что именно он в нашем деле и есть первейший и главный. И тут следует напомнить о принципиальном различии между обидой и оскорблённостью. Второе со вторым, то есть отдалённость в паре с оскорблёнкой, формируются всегда лучше и липче. Во-первых, если уж вышло так длинно дожидаться его конца, то и послевкусие, стало быть, выйдет устойчивей и длинней. А это, в свою очередь, выгодно приближает наш альянс к возможности когда-нибудь повторить редко вспоминаемый творческий оргазм. Во-вторых, чувство оскорблённости, назначенное себе же и полученное по формальным признакам от тщательно отобранного объекта одноразового или хронического пристрастия, неизмеримо выше и благородней элементарной обиды, несущей — согласитесь! — признаки заурядности, легковесности и — не побоюсь этого определения — лёгкой пошлости. Так или не так? И, наконец, третье соображение, промежуточным образом подытоживающее значимость нашего исследовательского параграфа, таково: воспитательная, она же педагогическая, функция! Другими словами, за время, пока пестуется способность к прощению, вы стопроцентно успеваете взрыхлить, удобрить и взрастить вашу обиду, объективно переведя её в чувство полного человеческого и творческого удовлетворения от самого процесса этой сладчайшей иноходи. Уразумели? Оттого и говорю — оно и есть первейшее из чувств, не соизмеримое по эмоциональному и психическому наполнению ни с одним из возбудителей людских страстей. Не беря в рассмотрение, разумеется, пока не растраченную ещё мою жалость и любовь к покойнице Инке. И к деточкам моим, конечно же.