Гилберт Адэр - Закрытая книга

— Правильно.

— И умер за несколько часов до вашего приезда?

— Да.

— Так откуда же вы узнали, где его искать?

— Боюсь, что по запаху.

— По запаху?

— Послушайте, инспектор, все, что мне известно, я уже рассказал тому полицейскому, который… ну, когда я вызвал полицию.

— Если вы не против, сэр, расскажите, пожалуйста, еще разок.

— А, ну ладно. Итак, вернувшись — на выходные я уезжал в Лондон, — я принялся искать его по всему дому; вы же понимаете, он не мог никуда уйти, один, я имею в виду; поэтому я снова поднялся в спальню и, случайно проходя мимо гардероба, вдруг, ну… почувствовал запах… Бедняга обмарался.

— Н-да. Весьма неприятная для вас ситуация.

— Это еще что, инспектор. Вот его лицо… Никогда, никогда в жизни не забыть мне выражения ужаса, застывшего… заледеневшего у него на лице. А его руки…

— Что же руки?

— Он, видимо, изо всех сил царапал ногтями дверцу. Ногти были сточены до самого мяса… На пальцах… на всех десяти пальцах запеклась кровь, кожа содрана… просто окровавленная плоть. Жуткое зрелище.

— Угу.

А вы, значит, были в отъезде?

— Ну да. Я же говорю, уехал на выходные. На субботу и воскресенье я стараюсь здесь не оставаться. Еду в Лондон и обычно возвращаюсь — вернее, возвращался — в воскресенье вечером. Или рано утром в понедельник.

— Но ведь тело вы обнаружили в воскресенье утром?

— Правильно. В силу некоторых обстоятельств я приехал раньше.

— В силу некоторых обстоятельств? Значит, были какие-то обстоятельства?

— Да ничего особенного. Просто слегка заскучал в Лондоне, заняться было нечем, вот я и подумал: а не вернуться ли пораньше? Я, можно сказать, тут уже прижился. Месяц — это долгий срок. Вся моя жизнь оказалась тесно связанной с сэром Полом.

— Вы помогали ему писать книгу?

— Да. Он задумал написать, как он выражался, свое завещание. Литературное завещание. Но при его состоянии здоровья…

— У него не было глаз?

— Он лишился их, обоих глаз, в страшной автокатастрофе, произошедшей в Шри-Ланке. Четыре года назад.

— Стало быть, он вообще ничего не видел?

— У него не было глаз, сержант.

— А. Ну да, ну да.

— Слушай, Гиллеспи, осмотри-ка быстренько дом. Кто его знает, вдруг наткнешься на что-нибудь такое, что подскажет нам, в каком умонастроении был сэр Пол. Конечно, если вы не возражаете, мистер Райдер?

— Я уже говорил вам, инспектор, я не вправе возражать вообще. Это же не мой дом. Я даже не представляю, кому он принадлежит теперь, когда сэра Пола уже нет в живых; безусловно, я препятствовать вам не могу. Да и в любом случае не стал бы.

— Вы, случайно, не знаете, он не оставил завещания?

— Ну, отчего же не оставил? А впрочем, понятия не имею.

— Известно вам что-нибудь о его родственниках?

— Мы о его семье никогда не говорили.

— Ясно, ясно. Ну, давай, сержант. Пошарь-ка, только аккуратно.

— Есть, сэр.

— Я понимаю, мистер Райдер, все это вам, наверное, кажется бессмысленным, но… тут ведь никогда не угадаешь.

— Я старался без нужды ничего не трогать. Так ведь полагается вести себя в подобных случаях, верно?

— Если совершено убийство — да, правильно. Но здесь-то просто несчастный случай. Однако же продолжайте. Что вы хотели сказать?

— Простите, о чем бишь шла речь?

— Сэр Пол искал человека, который помог бы ему писать книгу, да?

— Правильно. Приватного секретаря. Который писал бы под его диктовку. Он поместил в «Таймс» объявление, я его увидел, откликнулся, и, признаюсь, к великому моему удивлению — честно говоря, я считал, что у меня нет ни малейшей надежды, — я ему вроде как понравился; вот с тех пор в общем-то я здесь и живу.

— Приятная была работа?

— А вы не были знакомы с сэром Полом?

— Нет, сэр, не имел удовольствия.

— Ну, не уверен, что слово «приятная» здесь вполне уместно. Впрочем, это не совсем справедливо. Нет, я бы сказал, что это было чрезвычайно благодарное занятие.

— Благодарное?

— Да, благодарное. Чувствовать, что книга постепенно приобретает форму, и сознавать свою к этому причастность. Для такого человека, как я, это захватывающее ощущение.

— Да. Да, наверное, даже очень. Я-то сам, честно сказать, ни одного его романа не читал. Стивен Кинг больше в моем вкусе. Как вы считаете, книга могла выйти хорошая?

— Это был не роман, а нечто вроде автобиографических мемуаров.

— Ах да, конечно. Вы же говорили.

— Учтите еще, что написана лишь малая часть…

— И все-таки. Какое-то мнение у вас сложилось?

— Ну… Могу лишь сказать, что в книге встречались странные пассажи, причем мы их, по настоянию сэра Пола, оставили, хоть я и противился. Не то чтобы впрямую с ним спорил — просто не посмел бы, — но, признаюсь, так до конца и не уразумел, в чем тут смысл.

— Не очень улавливаю, сэр. Что вы имеете в виду?

— Ну, были у него свои причуды: скажем, приходит ему в голову какая-то фантастическая идея, ни на чем в реальности не основанная, и он, несмотря на абсурдность, упрямо использует ее в книге. Придает ей, так сказать, символический смысл.

— Например?

— О господи, почему-то всегда трудно бывает привести конкретный пример. Нет, погодите, один припоминаю. Пустой пьедестал, пустой постамент на Трафальгарской площади. Да, у нас с сэром Полом тут возникла настоящая дискуссия.

— Разъясните, пожалуйста, сэр.

— Как вы знаете — а, может быть, и не знаете, вы же не лондонец, — по четырем углам Трафальгарской площади стоят постаменты. Однако статуй всего три. Четвертый постамент пустует. Причем уже десятки лет. Короче говоря, до сэра Пола дошли какие-то слухи о том, что там-де могут воздвигнуть памятник Диане, понимаете? После ее гибели в автокатастрофе. И хотя никакой статуи там не ставили и, если хотите знать мое мнение, никогда не поставят, он упорно писал об этом так, словно статую уже воздвигли. В книге целая глава посвящена Трафальгарской площади и Национальной галерее, только не спрашивайте меня почему. В общем, он продолжал упорствовать и в конце концов описал площадь так, будто статуя там уже стоит. Не стану утверждать, что я пытался его отговорить: я не вправе спорить с великим писателем, но все же я взял на себя смелость выразить… ну, скажем, выразить некоторые сомнения в разумности такого шага, и сэр Пол воспринял это очень отрицательно. Чуть ли не приказал мне тут же сложить вещи и убираться восвояси.

— Тем не менее вы остались.

— Да. Он, очевидно, передумал. Но эпизод с четвертой статуей все же сохранил. В книге, в той части, что уже написана, есть множество других мелких… как бы поточнее выразиться… мелких странностей. Я больше с возражениями, как вы понимаете, не выступал. И если бы мы книгу закончили и она вышла, наверное, именно они, эти маленькие странности, и вызвали бы острый интерес у критиков.