Инна Гофф - Юноша с перчаткой

Он лежал, отвернувшись к стене. Казалось, что он внимательно слушает, хотя и укрыт с головой. Я ощутила прилив вдохновения.

— А ваша дружба в консервной банке — ей грош цена!.. Можешь так ему и сказать!.. И если он позвонит опять, твой любимый Зельц…

— При чем тут Зельц?!! — завопил он, отбросив одеяло и повернув ко мне бородатое, детское заплаканное лицо. — При чем тут Зельц?!

Он вопил, как подстреленный. Да, именно как подстреленный молодой зверь. Я испугалась до смерти. И когда он снова брякнулся на тахту, натянув одеяло, я тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

— Что с ним? — спросил Борис.

— Не знаю…

— Бедная Талочка, — Борис погладил меня по голове. — Не волнуйся! Все будет нормально, увидишь! Это естественная реакция…

— Реакция? На что? — спросила я. Меня вдруг осенило.

— Не делай большие глаза! Я же сказал: завтра ты будешь иметь полный отчет!..

— На что реакция? — повторила я.

У Бориса шкодливый вид. Но я и сама уже все поняла. Звонок Мики: «…У меня все в порядке», реакция Витьки…

— Ведь я же просила тебя! Просила!..

Борис виновато молчит. Я кричу на него шепотом. Чтобы не слышал Витька…

— Я же просила!.. Ни в коем случае без меня!

— Подождем до завтра, — говорит он.

— Никаких завтра, — снова кричу я шепотом. — Сейчас же!..

— Я позвонил Мике, — говорит он. — Я больше не мог! Слышать, как ты плачешь по ночам…

— Позвонил Мике — и что?..

Я почти ненавижу его в эту минуту. И Борис это чувствует. Он перестает меня жалеть.

— И все, — говорит он. — Делу дан законный ход!..

Он смотрит на меня с вызовом.

— Вот и все сведения, мадам, которыми я располагаю на сегодняшний день. А сейчас мы ложимся спать.

Слово «мадам» в обращении ко мне выказывает крайнюю степень его раздражения. Возможно, он недоволен собой. Тем, что поторопился. И поэтому валит все на меня, на мои «слезы по ночам»…

Мы лежим, погасив свет. Как чужие люди, как два человека, оказавшиеся волею судьбы ночью в одном купе… Но мы думаем об одном и том же — о Витьке.

— Не могу понять, как он узнал, — говорит Борис после долгого молчания. — Все так быстро произошло…

Я не отзываюсь.

— Любая операция болезненна, — говорит Борис. — Но есть боль во спасение…

Его мучит совесть. Конечно, теперь ему жаль Витьку. И досадно, что эксперимент Кибернетика дал такой результат.

А Светик хороша! Побежала за первым встречным!.. Как Мика тогда сказал: «Отбивать ее не придется, он просто возьмет ее за руку»…

— Тут нет ничего преступного, — говорит Борис. — Мы просто использовали катализатор для ускорения процесса распада. Мы ускорили то, что все равно бы случилось. Не сегодня, так завтра!.. Стоило другому поманить ее пальцем — и Витька выпал в осадок!..

Я молчу. Возможно, он прав. Но мне не нужна его правота. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив!..

Утром они расходятся из дому, не глядя в глаза друг другу. Витька в мастерскую — по субботам они работают, Борис на прогулку. Он называет это «пешком от инфаркта».

Мне не нужно спешить: начались каникулы.

«Каникулы — для учеников», — любит повторять наша директриса. Будет несколько совещаний, консультация со старшим логопедом района — милейшей Августой Ивановной, она хочет перед уходом на пенсию передать нам свою методику борьбы с заиканием…

Еще немного — и я сама начну заикаться. На нервной почве!..

Я достаю с полки энциклопедию, четвертый том. Нахожу слово «катализ». Не потому, что меня волнует химия!..

«Катализаторами могут служить металлы, неметаллы, окислы, кислоты, основания, соли…»

— И лорды-мухоморы, — добавляю я вслух.

«Введение катализатора часто вызывает бурное протекание реакции…»

— Еще бы! — говорю я.

«…Самый активный катализатор не может способствовать образованию продуктов реакции в количествах, превышающих равновесные; он приводит лишь к более быстрому достижению равновесия…»

Это место я перечитываю дважды. «Он приводит лишь к более быстрому достижению равновесия…» Это звучит успокоительно. В школе по химии у меня была тройка. Я не знала тогда, что буду искать в энциклопедии слово «катализатор»…

…Вечером мы идем к Мике. Это конспиративная сходка. В записке, оставленной дома, я извещаю Витьку, что мы с отцом ушли в кино.

Опять семейный совет. Мы собрались в том же составе, что и у нас. Тут все, кроме Тети: она лишена вотума доверия…

Они встречают нас в дверях, все трое: Мика, Женя и Лелька. Мы с Женей целуемся — это первая встреча в Новом году. Мика помогает мне снять пальто. Он тоже пытается меня обнять, но я увертываюсь. Я на него зла и еле сдерживаюсь, чтобы не высказать все с порога. Лелька виснет у меня на шее. Она уже в ночной пижамке. От нее пахнет мандаринами, детством, глаженой байкой. Не то что от моего — несет сигаретами, а то и еще чем-нибудь похлестче, — «скинулись и посидели»…

— Идите в кабинет, — говорит Женя. — Я приготовлю кофе, но сперва уложу Лельку…

В кабинете тесно от книжных полок и большого письменного стола, заваленного бумагами — будущими трудами Кибернетика. Даже странно, как удалось втиснуть сюда диван, кресло и журнальный столик.

— Господа, я пригласил вас к себе, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, — начинает Мика фразой из Гоголя. Он — Мика, а не Гоголь — сидит на краешке письменного стола и покачивает ногой в тапке со стоптанным задником. — Известие таково, что мой ставленник Панин не потянул против ефрейтора Звонцова. А теперь — новости дня в подробном изложении…

И он рассказывает нам все по порядку.

Программист Панин сразу же после окончания работы направил легкие стопы в почтовое отделение номер двести сорок и, обнаружив в отделе телеграмм миловидную блондинку, именуемую здесь и в дальнейшем Светик, подверг ее психологической атаке. Народу возле ее окошка было мало, поиздержались на новогодние пожелания, а после восьми и вовсе ни души. Так что условия сложились идеальные. Лорд Панин, человек добросовестный во всем, за что ни берется, старался изо всех сил. Неотразимое обаяние, ненавязчивый юмор, наигранно-нагловатый тон в сочетании с наигранной робостью… Весь арсенал был пущен в ход. Светик на Панина не реагировала. Самолюбие подсказывало лорду, что пора плюнуть на нелепую затею шефа — закадрить чужую невесту — и с возможным, насколько позволяет ситуация, достоинством удалиться. Но то же самолюбие не позволяло ему уйти ни с чем…

— И тут… — Мика встал и принялся расхаживать по тесному проходу вдоль книжных полок. — Тут он применил запрещенный прием!.. Он спросил, не хочет ли она узнать кое-что про Звонцова. Она словно очнулась. Но лишь затем, чтобы гордо сказать: «Я про него все знаю!» Однако Панину удалось убедить ее, что не все. Вот если она пойдет с ним куда-нибудь посидеть… Когда она оканчивает работу? В двадцать два? Отлично. Он зайдет за ней в двадцать два ноль-ноль… В общем, банальный номер!..