Инна Гофф - Юноша с перчаткой

— И эта дуреха пошла? — говорю я.

— Естественно. В кафе «Лукоморье». Кстати, очень приличный кабак. Молодежь его любит, там даже есть поп-музыка. Она с Виктором, оказывается, там бывала не раз и потому сама выбрала это заведение…

— А дальше? — спрашивает Борис. — Как вышло, что Витька их увидел?..

— Ну, уж это бог-случай, — говорит Мика. — Закон пакости. Бутерброд всегда падает маслом вниз… Впрочем, не в этом ли, братцы, была цель нашего эксперимента? Доказать Витьке, что у Светика он не единственный…

— Но ведь это неправда, — говорю я. — Я, например, убедилась в обратном. В том, что эта девчонка его любит!..

— Ты права. Она его любит. Даже лорд Панин заявил, что он пас. А теперь откройся во всем Витьке, и я наживу врага в родном племяннике!..

— Не бойся! Я возьму вину на себя. Скажу, что это моя идея… Только моя! Вы с Борисом можете спать спокойно!..

Шеки у меня пылают. На душе отвратительно. Еще минута — и я разревусь. Какая я идиотка!.. Как я могла допустить этот дурацкий спектакль, эти опыты, это вмешательство посторонних сил!..

— Не спеши брать вину на себя, — говорит Борис. — В юридической практике…

Но тут, слава богу, появляется Женя с подносом. Медный кофейник, чашечки, сахарница с серебряными щипчиками. В этом доме принимают на западный лад. Кофе, гренки с сыром, тарталетки с воткнутыми в них разноцветными шпагами из пластмассы. Не существует даже обеденного стола, за которым можно посидеть большой оравой, налегая на домашние яства, только кухонный и этот, журнальный. Когда случается собирать общество пообширней, заказывают ужин в ресторане.

— Не послушались умного человека, так вам и надо! — говорит Женя.

Ее приход действует на меня успокаивающе. Она такая домашняя, милая в своем кружевном фартучке. Этот декоративный фартучек она привезла из Парижа, куда они с Микой летали в прошлом году. Где только они не побывали! Мои глаза привычно скользят по книжным полкам, по сувенирам и безделушкам; покрытый рыжим пушком, похожий на голову новорожденного кокосовый орех, индийский слоник из зеленого нефрита, африканские маски, японские раковины…

— Я с самого начала была против этой затеи, — говорит Женя, ловко разливая кофе по маленьким чашечкам. — Но справедливости ради согласись, что Мика тут ни при чем! Он забил этот гол с подачи Бориса…

— Это она меня довела, — говорит Борис. — Сплошные истерики!..

— Да, я виновата, — говорю я. — Как это у Островского? Так выпьем за матерей, которые бросают своих детей!

— Ты действительно хочешь выпить? — спрашивает Мика. — У меня есть коньяк.

— Годится, — говорю я. — Я хочу выпить за самого доброго человека в нашей семье… За Тетю!

Они о чем-то говорят, но я не слушаю. Обычный треп, гимнастика языка. Я обдумываю план действий. Завтра же поговорю с Витькой. Главное — выбрать момент. И не тянуть! Чем скорей он узнает, как его Света очутилась в кафе с Паниным…

На сердце стало легко. Впервые за много дней. Может быть, потому, что я представила себе, как обрадуется мой сын. Конечно, он тут же помчится к ней, они помирятся, и все начнется сначала. Ну и пусть! И будь что будет!..

Когда мы подходили к дому, шел мягкий снег. На улице погасли фонари, а на соседнем кинотеатре выключили световую рекламу. В наших окнах тоже было темно. Я невольно ускорила шаг. «Натянула поводок» — так называет это Борис.

Бедняжка, он уже спит…

Борис возится сто лет, нащупывая ключом замочную скважину, потом вытаскивая ключ из замка. Наконец я включаю свет в прихожей. И в глаза мне бросается пустой крюк, на который он вешает пальто. Моя записка лежит на прежнем месте. Вид у нее явно не читанный…

Он приходит спустя полчаса. Веселый. Может быть, помирились?..

— Мать, дай чайку, — говорит он. — Нет, лучше холодной воды. Из-под крана… Погоди, я сам…

Нет, не похоже, чтобы помирились. От него пахнет вином. И говорит он громче обычного.

— «Скинулись и посидели»? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Небось и девочки были?..

— Там б-бы-ли д-де-ввочки — Ммар-руся, Р-роза, Р-р-ая, — поет он в ответ.

Мне все это сильно не нравится. Но час ночи не лучшее время для воспитательной работы.

— Ложись спать, — говорю я строго, — завтра поговорим…

Я слышу, как он валится на тахту, и наступает мертвая тишина. А я еще долго сижу за столом, одна, в какой-то каменной неподвижности.

Встаем поздно по случаю воскресенья. Завтракаем втроем. Я включаю радио, передачу «С добрым утром!» — принудительное веселье — «Для тех, кто не выспался»… Витька хмурится и отводит глаза. Небось голова болит с похмелья!..

Я взвинчена предстоящим разговором. Лучше всех чувствует себя Борис — накануне мы с ним условились, что он уйдет из дому под каким-нибудь предлогом. Он преувеличенно громко хохочет, слушая милую утреннюю чепуху. Но я знаю, что его тоже волнует мое объяснение с Витькой. Ему это даже более неприятно, чем мне. Ведь так или иначе все мы будем иметь в глазах Витьки весьма неприглядный вид!..

Борис не торопится. Просматривает утренние газеты. Потом спрашивает, когда будем пылесосить… Я сверлю его взглядом, и он вдруг спохватывается, что должен сходить в аптеку. От себя я добавляю еще несколько мелких, неисполнимых поручений, чтобы он не вернулся слишком быстро…

…И вот мы одни с сыном в квартире. Отступать некуда!..

— Ты занят? — спрашиваю я.

Он сидит на тахте, уставясь в книжку.

— Мне надо с тобой поговорить… Очень серьезно.

— Говори, — отзывается он. И переворачивает страницу.

Я молчу. Он поднимает голову. Какие у него несчастные глаза.

— Если насчет вчерашнего, то не трать красноречия. Я сам решил завязать…

Я сажусь рядом с ним. Только сейчас я замечаю, что в руках у меня кухонное полотенце, которым я вытирала посуду.

— Нет, я не о том… — Он опять смотрит в книжку. И слава богу! — Видишь ли, эта история со Светой…

Он продолжает смотреть в книжку. Только краснеет ухо, обращенное ко мне, и пальцы нервно теребят страницу. И все время, пока я говорю, он продолжает сидеть в той же самой позе. Мой голос звучит слишком горячо, и говорю я, наверное, много лишнего. Но мне хочется объяснить ему… Не оправдаться, нет!.. Просто объяснить, как это все случилось и почему… Пусть потом его мнение о нас упадет ниже нуля. Это его выражение: «Мое мнение о тебе упало ниже нуля»…

Не отводя глаз от книжки, он нащупывает рукой сигареты, чиркает спичкой… Закурив, он еще некоторое время делает вид, что занят чтением. Потом откладывает книжку — это что-то специальное, по радиотехнике — и долго молчит, глядя прямо перед собой.

— Напрасно ты думаешь, что открыла мне что-то, чего я не знал, — произносит он наконец. Он охрип от волнения. Вернее, от того, что долго пытался его скрыть.