Дмитрий Добродеев - Возвращение в Союз

Немного времени спустя дверь снова распахнулась и на колесах вкатили Леньку Пантелеева. Рука с наколкой «смерть сукам» свисала плетью. Он смотрел в потолок открытым левым глазом, а правый вспух кровавой кашей.

— Вот вы голубчики и собралися вместе, — пропел Иван Сергеич и потянулся за очередной мензуркой. Потом неторопливо взялся за пилу: «Сейчас посмотрим, что у них в башке…»

Через два часа все было закончено. Выпотрошенные и распиленные, мы были свалены на обитую жестью тачку и вывезены темными переходами туда, где шумела и светилась неусыпным оком печь большого питерского крематория.

Первый контакт с огнем был ошеломляющ но, прокалившись до состояния риз, я понял: «О-кей, нормально!» Поостыл маленько, потом снова поддал жару. И так — раз восемь. Перепад температур сделал свое, я понял: «Жить можно». Мой сосед придерживался такой же точки зрения, но когда он без спросу облил меня из шайки ледяной водой, я не на шутку рассердился.

— Ты, твою мать! — сказал я ему, — ты чего тут выступаешь? — На что он: «Не извольте беспокоиться, все в лучшем виде!» — провел меня в предбанник, закутал в простыню, налил рюмашку водки, стаканчик клюквенного морса и, поклонившись, спросил: «Чего изволите?»

— Ну ладно, — ответил я, смягчившись, — живи, но чтоб не выступал без спросу. Где остальные? — Уже собрались в зале ресторана и ждут, Иван Васильич, чтоб вы почтили их своим присутствием.

— А много их? — А как же-с? Вся тушинская наша компания. Два представителя от Солнцева. И кушать — подано. Я почесал в затылке: «Где я?» Все тот же загадочный писклявый голос мне подсказал: туркомплекс «Тушинский», и здесь же — ресторан «Светлана». Год 92-й. Здесь в годы перестройки возникла и сплотилась «малая урла», иначе говоря, команда района Тушино. В их промысел входили: бензоколонки, карты, проституция и наркобизнес. — Хэлло, ребята! — поправив галстук, пригладив набриллиантиненные волосы, развалистой походкой вошел я залу ресторана. Меня там ждали.

Они взглянули на меня многозначительно. Сидят одни в большом безлюдном зале. Столы покрыты белой скатертью и сдвинуты в каре. За головным столом — сам главный — Асламбек Макротов. Он подзывает меня пальцем, сует ладонь для поцелуя. Чуть сдерживая тошноту, челомкаю и удаляюсь на мне положенное, в том конце стола.

— Послушай, Устинкин, — он пристально следит за мной, — ты будешь тамада. Давай-ка тост и поживее! — Я встал, почувствовавши на себе сосредоточенные взгляды. Рука полезла в пиджак: они привстали. Я вытащил листок, разгладил и произнес: «Любимый, дорогой товарищ Асламбек. За годы жизни, что мы с тобой работаем, несчастная, затурканная солнцевская банда сумела превратиться в грозу не только всего района, но также всей Москвы. Желаем тебе премногих лет здоровья, счастья, а главное — больших и настоящих творческих удач!»

Раздались дружные аплодисменты. Я взял бокал, поднял над головой и залпом выпил. Шампанское прошло по пищеводу и пузырями всосалось в соединительную ткань. Хотел уж было ткнуть вилкой в закуску, однако…

— Ну ты даешь, Устинкин, — он встал, прошелся вдоль столов и положил увесистую лапу мне на плечо. — Как казначей, ты проявил себя неплохо, однако возникает маленький вопрос: где сорок тыщ зеленых, которые ты взялся перевезти в Прибалтику? Нам сообщили, что в Риге их нэ получили.

Раздался ропот. Они смотрели на меня, а я краснел, не зная, почему. Магическая сила! Какого хрена я попал в команду честных уголовников пост-перестроечного времени? Они привстали с мест: я понял, что погиб.

Весенний свежий ветерок ворвался неожиданно. Со звоном вылетела форточка и парусами вздулись занавески. Мы все оборотили взоры ко двери.

«Они» вошли, держа «Калашниковы» наперевес, огромные и сытые ребята. Я краешком былого обоняния почувствовал, что здесь афганским духом пахнет. Пары спиртов, нагуталиненных сапог и смазочного масла. Шесть человек — все встали у стены и лязгнули затворами… А может, не погиб?

Их главный омоновец — ну чистый зверь: встал враскорячку, автомат наставил. Из промежности — смрадом несет, из пятнистых штанов член выпирает, «Калашников» — наизготовку, чуингам в кривом рту пузырится.

Встал враскорячку, автомат наставил. — Кто, говорит, вы будете, ребята, и чо такое вы в ресторане обмываете?

— Да мы, да я…

— А ну, говорь всю правду, а то всех разопну!

Тогда я поднялся и не своим голосом произнес: «Гражданин омоновец, мы — честные предприниматели, кооператоры второй волны. Собрались мы сюда, шоб спраздновать рожденье товарища Фетисова», — и с этими словами я указал на юбиляра — Асламбека, застывшего с утиной ножкой во рту.

Омоновец прошелся вдоль столов, смахнувши дулом автомата пару бутылей, залез под скатерть у юбиляра и вытащил оттуда ящик. Открыл и показал нам всем: два пистолета, три ручных гранаты и пять баллонов с газом: «Ну что, кооператоры второй волны… что, сводим счеты?»

Омоновцы рванулись к Асламбеку. Воспользовавшись замешательством, я вышел из-за стола, тихонечко на выход и очутился на улице.

— Держи! — они суют мне в руки «дипломат» и, пятясь раком, удаляются. Недоуменно я кланяюсь и бормочу: «Что дальше?» А дальше — скрип тормозов. Со мною рядом парканулось «вольво». Угрюмый парень в кожанке выскакивает, обходит автомобиль и очень почтительно мне открывает дверь: «Прошу вас, Иван Семеныч…» Автоматически сажусь. Шофер нажал на газ, и мы поехали.

Какой хороший кар! Магическая сила! Моя рука ощупала сиденье: знай, кожа! И он — суровый парень за рулем. Не оборачиваясь, он говорит: «Ну как, Иван Семеныч, все удачно?»

— Да уж…

— А все-таки мы ловко их…

— Чего?

Шофер не отвечает и только крепче жмет на газ: «Быстрей бы из Тушина, а то устроют нам погоню…»

Недоуменно открываю «дипломат»: в отдельных ровных пачках — «зеленые». На каждой — наклеечка: 5 тысяч долларов. И тут же — лежит контракт, на гербовой бумаге — СП «Жервеза» — коммерческий директор — Устинкин И. С. Не я ли?

— Послушай, братец, не я ли — Устинкин?

Шофер не обернулся даже. Афганец долбаный, наверное, он знает причуды шефа… Смотрю на подозрительный контракт: стоит число: 8 сентября 92-го. И, знай, со всей, знай, этой выручкой я еду куда-то…

Мелькают блочные дома Москвы… невзрачные хрущобы и монстры из бетона андроповского времени… Читаю: мотель «Колибри», бар «Руслан», кофейня «У Наташи»… Откуда, знай, повылезли все эти сорняки? Карикатура на капитализм… Неужто перестройка кончилась?

Пейзаж меняется… фабричные заставы, свалки, перелески… мы мчимся по бетонке со скоростью за сто. ГАИ не тормозит, наверное, нас знают.